Смертельный треугольник - Фридрих Незнанский

В половине одиннадцатого в юрконсультацию на Таганку заехал хмурый Турецкий, он вручил адвокату два листа бумаги, исписанные собственноручно.

— По ознакомлении сжечь, — внятно сказал Александр Борисович.

— Само собой. С меня причитается…

— Это вопрос или утверждение?

— Ну… Пусть будет вопрос.

— Тогда — само собой.

Турецкий сказал, не глядя на Гордеева:

— Между прочим, трагедия многих аналитиков заключается в том, что они тонут в потоке информации, безвольно идут за ней. Надо поступать наоборот, надо организовывать информацию в идею, подчинять ее себе, бесстрашно и раскованно фантазировать. Я никого конкретно не имею в виду, — на всякий стучай подчеркнул Александр Борисович.

— Действительно, — сказал Гордеев, прикидываясь совершенным шлангом и делая вид, что он не понял, что как раз именно он конкретно и имелся в виду. — Действительно, любая настоящая идея обязана быть сумасшедшей, только тогда она интересна и продуктивна. Саня, а ты чего такой мрачный?

— Этот индюк Носков, новый зам генерального, затеял реорганизацию всех отделов, представляешь?! И самое ужасное, что генеральный его поддержал. У нас сейчас — полный дурдом.

— Н-да, — посочувствовал Гордеев, некогда тоже работавший в Генпрокуратуре и представляющий себе, что это такое. — А ты ему скажи, Саня, что реорганизация — это превращение одной организации в другую, достигающее такой степени дезорганизации, при которой становится очевидным преимущество первой организации перед второй и необходимость новой реорганизации. Впрочем, боюсь, он потребует изложить это на бумаге.

— Смешно, — безо всякой интонации сказал Александр Борисович и отбыл.

Гордеев внимательно изучил то, что привез Турецкий. На ночном столике Монаховой стояла бутылка бренди. И точка. Больше ничего сказано не было. Название отсутствовало. В организме была изрядная доля алкоголя пополам со снотворным. Ну и так далее. Обычные слова. Таких заключений и ничего конкретного не говорящих улик Гордеев видел на своем веку вагон и маленькую тележку. Главное, что никаких следов проникновения в жилище Монаховой посторонних лиц отмечено не было. Гордеев таким документам привык доверять. Конечно, в жизни всякое может случиться, но заключение экспертизы есть заключение экспертизы.

Он снова позвонил Турецкому, у которого на сей раз молчали все рабочие и мобильные телефоны, кроме одного, того, который Александр Борисович оставлял включенным в любое время дня и ночи и который знали только ближайшие друзья. И который даже жене был не всегда доступен — Турецкий не только безопасности ради и «усиления остроты жизненных впечатлений для» периодически его менял.

— Саня, у меня еще просьба.

— Не уверен, что смогу вам помочь, товарищ генерал-лейтенант…

— Ты что, охренел? — изумился Гордеев. — Какой я тебе генерал…

— Вот-вот, — сказал Турецкий, — и я о том же. Уж больно щекотливая ситуация. — И отключился.

Гордеев озадаченно потер виски и потянулся к холодильнику, в котором лежала спасительная бутылка нарзана. А то засадить бы сейчас рюмочку-другую арманьяка, мелькнула лихая мысль.

— Но-но, — сказал Гордеев сам себе вслух.

Турецкий перезвонил через час с лишним и говорил уже нормальным голосом. Тон его был несколько назидательным.

— Юрка, сколько раз тебя просить, если ничего срочного, не нужно звонить по этому телефону. Мало ли где я могу быть…