Русский Рокамболь - Александр Цеханович

— Да чем же все это объяснить? — говорила Петрова, сидя с женихом в своей уютной комнатке, спустя несколько дней после его ареста и освобождения.

— Ты знаешь ведь о заявлении чиновника Курицына? Двойник мой — незаконнорожденный сын моего отца.

— Да-да, но все это так странно, почти фантастично…

— А мне, наоборот, теперь только стало все ясно, — задумчиво отвечал Павел Радищев. — Я теперь только понял, что за личность мой отец, и в душе моей поднимается к нему такое чувство, за которое я сам боюсь…

— Милый! — тихо сказала молодая девушка. — Не тревожься… Бог даст, все это обойдется… Его поймают, и мы будем счастливы…

— Нет! Его не поймают, — твердо ответил юноша. — Я чувствую, что этот человек, этот брат мой, будет стоять всюду между мной и моим счастьем… Я теперь не могу быть ни на минуту спокоен, потому что ясно сознаю, какая крупная игра ведется им против меня. Или он, или я!..

— Мой дядя, к которому я ездила, обещал мне поставить на ноги всю сыскную полицию… Ему обещали лучших агентов…

— Это так, но я все-таки дрожу… Не столько, конечно, за себя, сколько за тебя… Знаешь, Маня… когда я впервые увидел тебя, то через полчаса я уже любил тебя так же, как и теперь, но тогда же, помню, какое-то тайное чувство подсказало мне, что счастье нашей любви невозможно… Что-нибудь должно стать поперек нашей дороги, по которой мы шли навстречу один другому… Я стал ломать голову. Что? Отчего наше счастье невозможно? Но ответом было одно глухое предчувствие, и вот оно исполнилось…

— Милый! Ты чересчур мрачно смотришь на все это. Что ж такого, что ты имеешь двойника? Правда, это редкий случай, но…

— Но когда этот двойник, очевидно, поставил себе целью заместить меня, борьба наша будет ужасна… Она тем более страшна, что он, этот враг мой, скрывается где-то во тьме, откуда видит меня, но где я его не вижу…

— Полно! Надо не падать духом, а действовать.

— Действовать?!

— Да, действовать, и как можно скорее и энергичнее… Будь этот двойник твой не замешан ни в каком преступлении, а только готовился совершить его, борьба, конечно, была бы труднее. Но он уже совершил преступление, и этим, на мой взгляд, устранение его с нашей дороги облегчилось…

— Конечно, это так, но где же его найти… Он, вероятно, ходит переряженный, загримированный, чтобы не выдать свою тайну…

— Я тоже думаю так…

— Тогда поймать его почти невозможно…

— У нас превосходная сыскная полиция, на нее можно положиться…

— Это только и дает мне надежду, но если у брата моего, что вероятнее всего, есть уже своя шайка, если, может быть, сегодня… по выходе от тебя я попаду в ее руки и исчезну бесследно, а вместе со мной и ты…

— Этого не может быть… Твоя мать и твой отец бросятся искать тебя, а мои — меня…

— И не найдут…

— Но тогда и его цель, если только она заключается в том, чтобы заместить тебя, не будет достигнута…

— Конечно, я не знаю, как это все будет, я не знаю его плана действий, но если мои предчувствия не обманывают меня, то нельзя ни минуты сомневаться, что план его строго обдуман и что для выполнения его у него есть такие сообщники, о которых мы не помышляем…

— А знаешь что? — вдруг сказала Петрова. — Мне даже кажется, ты преувеличиваешь это дело. С чего, например, ты взял, что двойник твой хочет воспользоваться сходством для дурных целей?

— Но ведь он негодяй?!

— Это так, но он может и не знать о твоем существовании.

— Он прочтет в газетах.

— И ты думаешь, что теперь только наткнется на мысль об извлечении выгод из этого факта?

— Конечно да.

Молодая девушка задумчиво взглянула в окно.

Чудный летний вечер угасал, окрашивая восток в пурпурные тона. Нежно сливался он с лазурью чистого неба, но внизу, во дворе, ограниченном стенами дома, было мрачно и темно.

Какой-то разносчик зашел и вдруг резко и громко прокричал о своем товаре. Где-то упало что-то, продребезжали дрожки, и все эти звуки ворвались в тихую комнатку сквозь отворенную створку окна.

Слабый ветерок колыхнул занавеску, тронул пушистые волосы на лбу молодой девушки, и она вздрогнула.

— Что с тобой? — спросил ее Павел Иеронимович.

Мария улыбнулась, и он, глядя на эту наивную, почти детскую улыбку, тоже улыбнулся почему-то.

— Поль! — тихо сказала она. — Полно тебе грустить, все это вздор! Все пройдет! Все будет хорошо!.. Впереди у нас еще много счастья… Бог милосерд. Он не допустит нас до худого… Потому что не за что. Знаешь что? — вставая, продолжала она. — Пойдем погулять… Сегодня такой чудный вечер…

— Куда же мы пойдем?

— А вот куда! Пойдем к Спасителю, мы помолимся там за наше счастье, и, поверь, нам будет так легко на душе. Я, Поль, искренне верю. Пойдем, голубчик! Хочешь?