Фортуна на стороне мертвеца - Стивен Спотсвуд

В этом хмыканье слышалось разочарование.

Вообще-то мне следовало ее прогнать. Но по какой-то причине, назовите ее судьбой, или скукой, или пагубным порывом, я продолжила разговор:

— Кажется, Макклоски, это управляющий, только начал нанимать ночных сторожей. Думаю, раньше он сам ночевал здесь в каптерке, чтобы подзаработать. Во всяком случае, так мне сказали ребята из утренней смены.

— Уже лучше, — объявила она.

Она медленно встала, опираясь на трость в левой руке. Высокая и крепкая, в клетчатом костюме, явно дорогом и сшитом на заказ, и в пальто до щиколоток — как у Блэкхарта Барта, когда он целится во врагов из засады.

— Это его каптерка? — спросила она, оглядывая деревянное строение неподалеку.

Я кивнула.

— Покажите мне ее.

К этому времени мы обе уже поняли, что никто никого бить не будет, и я решила: почему бы и нет? Может, потому, что иначе пришлось бы вызывать полицию, а я на дух не переношу людей с жетонами.

Я повела ее в стоящую в углу стройплощадки каптерку. Женщина шла чуть позади, опираясь на трость. Не сказать чтобы хромала, скорее слегка покачивалась. Я не очень разобралась, в чем дело, но трость была явно не для вида.

Макклоски называл эту хибару своим офисом, но даже курятники бывают сколочены крепче. Нам не разрешалось входить внутрь, да и дверь была заперта. Загадочная женщина вытащила что-то из внутреннего кармана пальто — тонкую изогнутую проволоку — и начала ковыряться в замке. Она повозилась с минуту, а потом я не выдержала.

— Нужно подцепить снизу, — сказала я.

— В каком смысле?

Я забрала у нее проволоку и за десять секунд справилась с замком. Я бы и с более сложным справилась с завязанными глазами. В буквальном смысле.

— Если собираетесь регулярно этим заниматься, найдите отмычки поприличней, — сказала я.

В последующие годы я видела ее улыбку примерно три десятка раз. Тогда она удостоила меня ею впервые.

— Буду иметь в виду, — отозвалась она.

Внутри халупа соответствовала внешнему виду. Грязная и кое-как сколоченная. Там стоял стол, сооруженный из пары ненужных досок, поставленных на козлы. На нем валялись бумаги. Еще были лампа и армейский телефон, который поставили сюда, чтобы Макклоски мог звонить, не бегая к таксофону. Остальное пространство занимали узкая койка и кипа грязных тряпок, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся одеждой.

Моя спутница включила лампу. При свете захламленная каптерка не стала выглядеть лучше. Даже в обезьяньих клетках бывает чище.

— Опишите мистера Макклоски, — попросила она, не сводя с меня серо-голубых, как зимнее небо, глаз.

— Даже не знаю. Лет сорок. Выглядит обычно, клянусь.

Взгляд, которым она на меня посмотрела, впоследствии я привыкла называть «разочарованная учительница».

— Ничего обычного не существует, когда речь идет о людях. И не клянитесь, если не заставляют.

Я начала сожалеть, что не пустила в ход свинцовую трубу.

— Ладно, — осклабилась я. — Примерно на фут выше меня, значит, шесть футов, плюс-минус. Вес сотни две фунтов — по большей части жир, но и мышцы под ним есть. Похож на работягу, который любит прикладываться к бутылке. Судя по заплатам на штанах, у него всего две смены одежды, и все вместе и трех баксов не стоят. В общем, дешевка, но хочет, чтобы его считали тузом.

— С чего вы так решили? — осведомилась она.

— С того, сколько он мне платит. А кроме того, он не потратил и двадцати пяти центов на бритье, зато отдал пять баксов за липовые часы.

— Липовые?

— Поддельные, фальшивку.

— Откуда вы знаете, что они поддельные?

— Золотые ему точно не по карману.

И тут что-то блеснуло в ее глазах. Такой взгляд был у Мистерио, когда он распиливал свою прекрасную помощницу надвое.

— У вас есть его телефон на случай непредвиденных событий? — спросила она.

— Конечно. Но он велел звонить, только если случится что-то совсем ужасное.

— Кое-что ужасное и впрямь случилось, мисс…

— Без «мисс». Просто Паркер. Уиллоджин Паркер. Но все зовут меня Уилл.

— Позвоните Макклоски, Уилл. Скажите ему, что на площадку проник посторонний и не желает уходить. Скажите, что я спрашивала о золотых часах.

Сказать ему такое было легко, так как все так и было. Когда я повесила трубку, женщина (а она так и не представилась, и не думайте, что меня не покоробили такие дурные манеры) спросила, как звучал его голос.

Я ответила, что поначалу звучал как обычно — сонно и раздраженно. Но когда я упомянула часы, в голос вкрались панические нотки. Макклоски сказал, что сейчас же приедет, и велел не отпускать эту женщину.

Она довольно кивнула и села на койку — с прямой спиной, положив трость на колени и сжимая ее руками в перчатках. Потом закрыла глаза. Выглядела она такой же умиротворенной, как моя двоюродная бабушка Айда в церкви. А еще она напоминала портреты обездоленных женщин из журнала «Лайф» — побитые жизнью лица в терпеливом ожидании приближающейся бури.

Я подумывала спросить ее, в чем дело. Или хотя бы как ее зовут. В конце концов, имя-то у нее есть. Но решила, что не доставлю ей такого удовольствия. А потому просто стояла рядом и ждала.

Через десять минут молчания она вдруг открыла глаза и произнесла:

— Уилл, думаю, вам лучше выйти на Восьмую авеню. В двенадцати кварталах к югу есть полицейский участок.

— Хотите, чтобы я привела копов?

— Попросите их вызвать лейтенанта Натана Лейзенби. Скажите, что произошло убийство и Лилиан Пентикост велела немедленно прийти. Если, конечно, они не хотят узнать обо всем из «Таймс».

Я открыла рот, но она стрельнула в меня взглядом, в котором явно читался приказ не спорить, и я выскочила из каптерки и помчалась к Восьмой авеню, но у ворот остановилась.

Как я и говорила, я не люблю официальные власти, как и они меня, в особенности тех, что с пистолетами и дубинками и не прочь пустить последние в ход по собственному разумению. А кроме того, что себе вообразила эта женщина? Что я назову ее имя и сюда примчится целый взвод копов?

Лилиан Пентикост. Да кем она себя возомнила?

Так что я тихо вернулась, обогнув котлован. Прежде чем я успела дойти до каптерки, скрип тормозов на Сорок второй улице возвестил о прибытии Макклоски.

Я поспешила скрыться за шатким строением и пригнулась. Стены были тонкими, и я прекрасно все слышала. Но с тем же успехом могли слышать и меня, поэтому я сидела тихо и неподвижно.

Раздались шлепки шагов по твердой почве, а потом со скрипом отворилась дверь.

— Здрасте. Вы кто? И где маленькая циркачка?