Изогнутая петля - Джон Диксон Карр

Волосы Барроуза, темные и довольно жидкие, были расчесаны на пробор и аккуратно приглажены. На длинном носу красовались большие очки в черепаховой оправе; когда он, как сейчас, смотрел поверх стекол, его лицо казалось особенно напряженным и собранным. Одет он был с особой тщательностью и полным пренебрежением к собственному комфорту. Худосочную фигуру облегал строгий черный костюм; на руках – перчатки.

– Слушай, Брайан, – начал он, – ты сегодня ужинаешь дома?

– Да, собирался…

– Не стоит, – оборвал его Барроуз.

Пейдж с недоумением посмотрел на приятеля.

– Ты ужинаешь у Фарнли, – объявил тот. – Видишь ли, речь, собственно, не об ужине. Просто мне хотелось бы, чтоб ты присутствовал при одном событии… Я уполномочен, – продолжал он, переходя на более официальный тон и сразу как-то приосанившись, – сообщить тебе… то, что я намерен тебе сообщить. Очень удачно, что ты дома. Скажи, тебе никогда не приходило в голову, что сэр Джон Фарнли не тот, за кого себя выдает?

– Не понял…

– Что сэр Джон Фарнли, – терпеливо пояснил Барроуз, – обманщик и притворщик, а никакой не сэр Джон Фарнли?

– Тебя что, солнечный удар хватил? – переспросил Пейдж, едва не вскочив от удивления.

Он был встревожен и раздосадован. Непростительная жестокость – набрасываться на человека с такими разговорами в самый разгар ленивого жаркого дня!

– Разумеется, ничего подобного мне в голову не приходило, – раздраженно отозвался он. – С чего вдруг? К чему ты, черт возьми, клонишь?

Барроуз встал со стула и водрузил на него свой портфель.

– Дело в том, – ответил он, – что объявился человек, который утверждает, будто он и есть настоящий Джон Фарнли. История эта не сегодня началась. Она тянется уже несколько месяцев, и вот теперь все должно наконец решиться. Гм… – Он в нерешительности огляделся по сторонам. – В доме, кроме тебя, кто-то есть? Миссис… как ее там… ну, знаешь, женщина, которая у тебя убирает, или кто-нибудь еще?

– Никого.

Барроуз заговорил все же с некоторой опаской, почти не разжимая губ:

– Наверное, мне не стоит тебе все это рассказывать… Но я знаю, что могу тебе доверять, и потом (между нами), я в непростом положении. Скоро разразится гроза, и тогда даже пресловутый процесс Тичборна – знаешь, то нашумевшее дело с самозваным баронетом – покажется милым пустячком. То есть, конечно, пока еще… формально… у меня нет оснований считать, что человек, чьи дела я веду, вовсе не Джон Фарнли. Мой профессиональный долг – служить моему клиенту, сэру Джону. Настоящему сэру Джону! Но в этом-то и загвоздка. Есть два человека. Один – законный баронет, другой – мошенник, который себя за него выдает. Причем один нисколько не похож на другого даже внешне. И все-таки будь я проклят, если понимаю, кто из них кто. – Помолчав, он добавил: – К счастью, есть шанс, что сегодня вечером все прояснится.

Пейдж почувствовал, что нужно собраться с мыслями. Он протянул гостю портсигар, закурил сам и внимательно посмотрел на Барроуза.

– Час от часу не легче, – вздохнул он. – А с чего вообще началась вся эта история? Откуда взялись подозрения насчет самозванца? Этот вопрос возникал когда-нибудь раньше?

– Никогда. Сам скоро поймешь, как так вышло.

Барроуз вынул носовой платок, тщательно вытер лицо и заговорил более спокойно:

– Хотелось бы, конечно, верить, что это ложная тревога. Мне дороги Джон и Молли – то есть, прошу прощения, сэр Джон и леди Фарнли. Я их очень люблю. И если выяснится, что этот новоявленный претендент – шарлатан, то я… спляшу джигу на главной деревенской площади… ну, может, и не совсем так… но, помяни мое слово, костьми лягу, чтобы этот проходимец получил за лжесвидетельство хороший срок – посерьезней, чем тот тип в деле Тичборна, Артур Ортон. Ну а пока… раз уж ты вечером там будешь, не помешает объяснить тебе всю подноготную, чтобы ты понимал, как заварилась эта каша. Ты знаешь историю сэра Джона?

– Смутно. В общих чертах.

– Ну, милый мой, это никуда не годится, – с укоризной заметил Барроуз и покачал головой. – Может, ты и книгу свою тоже так пишешь, «в общих чертах»? Надеюсь, что нет. Слушай меня внимательно и хорошенько запоминай, как было дело. Перенесемся на двадцать пять лет назад, когда нашему сэру Джону было пятнадцать. Родился он в восемьсот девяносто восьмом году и был вторым сыном старого сэра Дадли и леди Фарнли. О том, что Джон может стать наследником, на тот момент речи не шло: титул и все прочее должно было достаться его старшему брату Дадли, в котором родители души не чаяли. Они хотели, чтобы сыновья выросли благородными людьми. Сэр Дадли, которого я знал всю свою жизнь, был человек старой закалки, воспитанный в викторианском духе. (Нет, не такой страшный ретроград, как любят рисовать этих джентльменов нынешние романисты; но я хорошо помню, что в детстве меня всякий раз удивляла его привычка совать мне шестипенсовик.) Родители не могли нарадоваться на молодого Дадли. А вот нашего Джона пай-мальчиком не считали. Мрачный, замкнутый, диковатый ребенок – до того угрюмый, что ему не прощались даже самые безобидные шалости. Никаким преступником он, ясно, не был; просто не вписывался в заведенные порядки и требовал, чтобы с ним обращались как со взрослым. А в пятнадцать лет у него случилась вполне взрослая история с одной буфетчицей из Мейдстоуна.

Пейдж присвистнул и выглянул в окно, словно ожидая увидеть самого Фарнли.

– В пятнадцать? – повторил он. – Похоже, парнишка был не промах.

– А то!

– И все-таки, знаешь… – Пейдж замялся, – мне всегда казалось, что Фарнли, насколько я его знаю…

– Немного пуританин? – подсказал Барроуз. – Да. Но мы сейчас говорим о пятнадцатилетнем мальчике. Стоит еще сказать, что в ту пору он увлекался оккультными науками, в том числе колдовством и сатанизмом. Но это еще полбеды. Потом его исключили из Итона, что подлило масла в огонь. Ну а довершил дело публичный скандал с буфетчицей, которая утверждала, что беременна. Сэр Дадли решил, что мальчуган непоправимо испорчен, что в нем воплотились самые дурные наклонности прежних поколений Фарнли, не гнушавшихся черной магии. Он заявил, что больше не желает видеть младшего сына. В общем, ставит на нем крест. Поступили, как обычно делается в таких случаях. У леди Фарнли нашелся в Америке преуспевающий кузен, и Джона решено было спровадить с глаз долой за океан. Единственным, кто имел на парнишку хотя бы какое-то влияние, был его учитель, Кеннет Маррей, молодой человек лет двадцати двух – двадцати трех. В Фарнли-Клоуз его взяли