Изогнутая петля - Джон Диксон Карр

– Вот-вот, – подтвердила Молли. – Спасибо, Брайан.

– Старина Маррей… – задумчиво произнес Фарнли. – Вы его видели, Барроуз?

– Только мельком, сэр Джон. Неофициально. Другая сторона с ним тоже не общалась. Позиция Маррея, в двух словах, сводится к тому, что его задача – устроить проверку, которая позволит установить истину, а до тех пор он намерен молчать.

– Он сильно изменился?

Барроуз наконец слегка оттаял.

– Да не особенно, – ответил он. – Постарел, помрачнел, зачерствел, и борода совсем седая. Столько лет прошло…

– Столько лет… – повторил Фарнли. – А что, если… – У него мелькнула какая-то мысль. – Меня только одно волнует. У нас точно нет оснований сомневаться в порядочности Маррея? Не спешите! Я понимаю, что подозревать его гнусно. Старина Маррей всегда был безукоризненно, кристально честен. Но ведь мы не виделись двадцать пять лет. А это немалый срок. Сам я тоже изменился. Тут не может быть никакой нечистой игры?

– Можете быть уверены, что нет, – угрюмо отозвался Барроуз. – По-моему, мы это уже обсуждали. Разумеется, я сразу же подумал о такой вероятности; но нами были предприняты определенные шаги, и вы сами, кажется, убедились в честных намерениях Маррея. Разве нет?[1]

– Да, полагаю, вы правы.

– Тогда позвольте уточнить: почему вы снова поднимаете этот вопрос?

– Вы очень меня обяжете, – отчеканил Фарнли, внезапно переходя на ледяной тон и как будто специально подражая манере Барроуза, – если не будете вести себя так, будто считаете меня обманщиком и аферистом. Да, да, не отпирайтесь. Вы все себя именно так и ведете! У вас это на лице написано. Боже мой, боже мой! Всю свою жизнь я искал только одного – мира и покоя. И где он, этот покой? Но извольте, сейчас я объясню, почему спросил насчет Маррея. Если вы уверены, что все чисто, зачем же вы установили за ним слежку – наняли частного детектива?

Глаза Барроуза за большими стеклами очков расширились от недоумения.

– Прошу прощения, сэр Джон. Я никого не нанимал ни за кем следить.

Фарнли вытянулся еще сильнее.

– А кто тогда этот второй тип в «Быке и мяснике»? Ну, знаете – довольно молодой, нагловатый? Все что-то хитрит и вынюхивает. В деревне сразу догадались, что он сыщик. Сам-то он говорит, что пишет книгу! Фольклором якобы занимается. Как бы не так! Присосался к Маррею как пиявка.

Они переглянулись.

– Действительно, – задумчиво ответил Барроуз, – я слышал об этом фольклористе и его интересе к нашей местности. Конечно, можно предположить, что его прислал Уилкин…

– Кто?

– Адвокат другой стороны. Но вероятнее всего, этот приезжий не имеет к нашему делу никакого отношения.

– Сомневаюсь, – сказал Фарнли. Кровь прилила к его щекам, и лицо потемнело. – Этот малый… я хочу сказать, частный детектив… интересуется далеко не самыми безобидными вещами. До меня доходили слухи, что он расспрашивает о бедной Виктории Дейли.

Пейджу показалось, что привычный мир вдруг неуловимо изменил очертания, знакомое и незнакомое поменялись местами. В разгар судьбоносного спора о владении поместьем, приносящим тридцать тысяч фунтов годового дохода, Джона Фарнли, похоже, больше занимала обыденная, хотя и трагическая история, случившаяся в деревне прошлым летом. Как такое возможно? И при чем тут вообще Виктория Дейли – безобидная старая дева тридцати пяти лет, задушенная в собственном доме каким-то бродягой, промышлявшим продажей шнурков и запонок? Задушенная, что характерно, именно таким шнурком; позже, когда бродяга погиб на железнодорожных путях, кошелек этой несчастной нашли у него в кармане.

Наступило молчание. Пейдж и Молли Фарнли обменялись непонимающими взглядами. В этот момент отворилась дверь, и на пороге возник растерянный Ноулз.

– Сэр, вас желают видеть два джентльмена, – сказал он. – Один из них мистер Уилкин, адвокат. А второй…

– Так. А что же второй?

– Этот человек просил доложить, что он сэр Джон Фарнли.

– Вот как? Неужели?

Молли бесшумно поднялась со стула. Внешне она оставалась спокойной, только на лице резко обозначились скулы.

– Передайте этому человеку, – приказала она Ноулзу, – что сэр Джон Фарнли свидетельствует ему свое почтение, и если уважаемый гость не желает назвать другого имени, то может отправляться к черному ходу, в помещение для слуг, и там дожидаться, когда сэр Джон найдет для него время.

– Нет, нет, как же это, – заикаясь, проговорил дворецкий с какой-то негодующей мольбой в голосе. – В нынешних обстоятельствах необходима деликатность. Презирайте этого человека сколько угодно, но нельзя же…

На смуглом лице Фарнли показалась тень улыбки.

– Ступайте, Ноулз, и передайте все, как велела леди Фарнли.

– Какое бесстыдство! – тяжело выдохнула Молли.

Когда минуту спустя Ноулз вернулся, он походил на измочаленный теннисный мяч, который швыряют из одного угла корта в другой.

– Тот джентльмен просил вам сказать, сэр, что он искренне сожалеет о своих опрометчивых словах и надеется, что это не будет иметь неблагоприятных последствий для дела. Еще он сообщил, что последние несколько лет известен под именем Патрик Гор.

– Хорошо, – ответил Фарнли. – Проводите мистера Гора и мистера Уилкина в библиотеку.

Глава третья

Расположенная со стороны сада стена библиотеки была сплошь прорезана высокими прямоугольными окнами с мелкой расстекловкой, но в этот час даже тут было уже сумрачно; деревья отбрасывали густые тени. Тяжелые книжные полки, увенчанные карнизами с резными завитками, громоздились наподобие ярусов таинственного склепа. Пол был не до конца закрыт коврами, и холодноватый свет уходящего дня отпечатывал на каменных плитах дробные силуэты оконных переплетов. Блики эти тянулись до стола, возле которого минутой ранее присел, а теперь поднялся на ноги незнакомец.

Как признавалась впоследствии Молли, в первый миг, когда открылась дверь, душа у нее ушла в пятки: ей вдруг представилось, что сейчас из полумрака появится, словно выйдет из зеркала, живая копия ее мужа. На поверку особого внешнего сходства между мужчинами не обнаружилось.

Незнакомец не превосходил хозяина комплекцией, но казался менее крепким и гибким. Темные тонкие волосы еще не тронула седина, хотя они слегка поредели на макушке. Смуглое, чисто выбритое лицо было почти лишено морщин, а мелкие складочки на лбу и вокруг глаз происходили скорее от жизнелюбия, а не угрюмости. Чуть вздернутые брови, ироничные темно-серые глаза и весь облик этого человека выражали непринужденность и легкий нрав. Одет он был очень модно и по-городскому – в противоположность Фарнли, не изменявшему своему старому твидовому костюму.

– Прошу меня простить… – начал вошедший.

Даже тембром голоса (у него оказался баритон) он сильно отличался от Фарнли, обладателя резковатого, скрипучего тенора. Походка у него была немного странной: он не то чтобы хромал, но двигался как-то нескладно.

– Прошу меня простить, – произнес