Искатель, 2001 №10 - Александр Дюма

же мнения придерживались и четверо сестер Мартина. Едва взглянув на пришельца, они приветствовали его как своего новообретенного брата. А их дядюшка, Пьер Герр, признал в нем родного племянника и вскоре сделал Мартина своим наследником. Итак, все наладилось. Мартин Герр возвратился к живым, и они предпочли забыть прошлое, что, возможно, при сложившихся обстоятельствах было вполне естественно. А вскоре Мартин уютно устроился в доме, который когда-то покинул столь поспешным и таинственным образом.

Разумеется, никто так не радовался возвращению Мартина, как его верная Бертран, которая вскоре подарила супругу еще двоих детишек. Правда, один из них умер в младенчестве, но, похоже, его кончина была воспринята как мелкая неприятность, поскольку в остальном в доме Герров все шло гладко, и ничто не предвещало новых неурядиц, когда однажды по деревне вдруг разнесся пугающий слух: Мартин — вовсе не Мартин.

Вот как это произошло. Однажды в Артигуа за — брел солдат, житель Рошфора. Когда ему поведали об исчезновении и возвращении Мартина, он вдруг огорошил рассказчиков известием, что человек, которого они считали пропавшим Мартином Герром и приняли с распростертыми объятиями, в действительности самозванец, а настоящий Мартин Герр, близкий приятель этого солдата, все еще жив, хотя и потерял ногу во время недавней войны во Фландрии.

Новость эту в Артигуа восприняли неоднозначно. Одни были готовы поверить истории солдата, другие, напротив, утверждали, что, будь она правдива, одинокий инвалид уже давно объявился бы в городке и вошел в права владения красавицей женой и весьма значительным имуществом.

Пока жители Артигуа вели жаркие споры, в доме Герров наметился серьезный разлад. Хотя Пьер Герр передал Мартину отцовское наследство, которым распоряжался на правах попечителя, он не представил опись имущества и отчет о своих тратах. Это упущение вызвало ожесточенные пререкания, которые в конце концов привели к страшной ссоре. Мартин вчинил дядьке иск, а Пьер Герр, впав в бешенство, ударил племянника железным прутом и, вероятно, убил бы его, если б не своевременное вмешательство преданной Бертран. Но с тех пор Пьер Герр стал заклятым врагом Мартина и, будучи человеком весьма вспыльчивым, принялся вынашивать планы отмщения. А вскоре ему представилась возможность воплотить свой замысел.

То ли Мартин вдруг сделался злобным и задиристым, то ли, на свою беду, стал болезненно обидчивым, чем навлек на себя неприязнь окружающих. Так или иначе, но он повздорил с человеком по имени Жан д’Эскарбеф, и тот как-то изловчился упрятать Мартина за решетку. Пьер Герр давно ждал такого случая. Воспользовавшись тем, что Мартин опозорен и лишен свободы, он принялся всячески увещевать Бертран оставить мужа и объявил Мартина самозванцем, хотя прежде без колебаний признавал в нем своего племянника. Он даже пошел дальше и пригрозил в случае несогласия выжить женщину с детьми из дома. И тем не менее, Бертран отказала ему, назвав рассказ солдата из Рошфора выдумкой и очередной каверзой заклятых врагов Мартина и повторив, что человек, которого она радостно приняла в дом как своего супруга, — на самом деле ее супруг.

— Если это не Мартин, — воскликнула она, — значит, это сам дьявол в его обличье!

Эти пылкие слова нашли отклик в сердцах многих местных жителей, в числе которых оказался и некий Жан Лозе, очень влиятельный человек, обретавшийся неподалеку от Артигуа. И, когда Пьер Герр пришел к нему просить в долг денег на судебную тяжбу с Мартином, Лозе отказался выдать ему хотя бы су, раздраженно заявив при этом:

— Если я и выложу какие-то деньги, то лишь на защиту Мартина Герра от людей, которые норовят снова опорочить его доброе имя.

На другой день после этой резкой отповеди (говорили, что Пьер покинул дом Жана Лозе в лютой ярости) в Артигуа произошло еще одно волнующее событие. Пьер Герр и четверо его зятьев, вооружившись до зубов, отправились в дом Мартина. Выпущенный из тюрьмы хозяин мирно завтракал и не успел схватить никакого пригодного для самообороны орудия. Застигнутого врасплох молодого человека отвели в Риу и снова бросили в темницу, которую он покинул всего несколькими часами ранее. И, хотя жителей Артигуа немало удивило это возмутительное самоуправство, еще более поразила их весть о том, что Пьер Герр действовал с ведома и одобрения Бертран. Более того — по ее просьбе! Скорее всего, так оно и было, но не исключено, что Герр с зятьями оказали на нее давление и вынудили поступить так, прибегнув к «силовому убеждению». Иными словами, они использовали незаконные методы воздействия. Однако нельзя с полной определенностью утверждать, что думала и чувствовала Бертран на этом этапе развития драмы. Кое-кто полагает, что женщина уже давно поняла свою ошибку и осознала, что человек, с которым она жила, — вовсе не ее супруг, но решила молчать об этом, потому что полюбила своего нового сожителя. Это объясняет ее отказ уступить уговорам и зловещим посулам Пьера Герра. По мнению других очевидцев, Бертран продолжала верить, что арестованный человек — ее муж, и, будучи убежденной в его способности доказать это, сочла за лучшее дать ему возможность выступить публично. Во всяком случае, доподлинно известно, что Бертран все еще была неравнодушна к нему, ибо приблизительно через три недели после ареста Мартина она послала в тюрьму одежду, свежее белье и деньги.

Судебное разбирательство проходило в Риу. В обвинительном заключении подсудимого именовали Арнольдом Тилем, более известным под прозвищем «Пузан» (Арнольд Тиль таинственно исчез приблизительно в то же время, что и Мартин Герр), уроженцем Сажья. Он обвинялся в присвоении имени, личности и положения Мартина Герра, в притязаниях на его супругу, присвоении и растрате ее средств и осквернении брака. Главными обвинителями выступили все те же Пьер Герр и его зятья.

Обвиняемый защищался сам, и речь его звучала настолько бесхитростно и искренне, что, если он действительно был самозванцем (в чем он впо — следствии признался), остается лишь причислить этого человека к когорте самых коварных и циничных преступников. Он заявил, что нанес тяжкую обиду отцу (хотя так и не признал себя виновным в грабеже на ферме) и счел за лучшее покинуть Артигуа. Поступил он так не только ради своей жены, но и из финансовых соображений, и оставил городок, не сообщив об этом намерении ни одной живой душе. Побродив по городам и весям (он назвал все эти местечки и имена людей, с которыми беседовал в каждом из них), он в конце концов поступил на военную службу и восемь лет стоял на довольствии французской армии. Когда ему это надоело, он дезертировал, после чего недолго служил в испанской армии. Узнав,