Сквозь другую ночь - Вадим Юрьевич Панов

полученные автомобилем повреждения. Наступил тот самый момент, ради которого всё затевалось. Момент нанесения фатального удара. Убийца столько раз представлял его, что, наверное, мог бы проделать дальнейшие действия с закрытыми глазами. Быстро огляделся, в последний раз убеждаясь, что дорога пуста, выхватил острейший нож, одним прыжком оказался рядом с жертвой, дважды полоснул ей по ногам, слева направо и тут же – справа налево, отскочил назад и замер в боевой стойке, готовый или отступить, или добить – в зависимости от того, как поведёт себя жертва. А поведёт она себя в зависимости от тяжести ран. И потому сейчас убийцу интересовало одно: получилось ли ударить достаточно сильно и точно? Как выяснилось через несколько секунд – получилось. Двумя резкими взмахами убийца нанёс жертве четыре очень глубоких пореза с внутренней стороны бёдер. Настолько глубоких пореза, что лезвие добралось до артерий и кровь хлынула потоком. Жертва обернулась, попыталась сделать шаг – убийца благоразумно отступил ещё дальше, но на большее жертвы не хватило: раны оказались именно такими, как рассчитывал убийца, и жертва стала быстро терять силы.

Ещё один шаг и одновременно – невнятный хрип:

– Что ты… За что?

Отвечать убийца не стал.

– Кто ты?

В ответ тишина.

Ноги не держали. Жертва опустилась на колени и только сейчас принялась зажимать раны, сообразив, что теряет много крови. Но убийца знал, что усилия ни к чему не приведут. Не потому, что поздно, а потому что такие раны не зажать. И на коленях жертва долго не простоит: часики тикают, остались даже не минуты – секунды.

План сработал, цель достигнута.

– Сука… – Жертва повалилась в дорожную пыль, в которой несколько минут назад валялся убийца. Только на этот раз пыль была смешана с кровью. С несколькими литрами, которые сердце жертвы успело вытолкать наружу. – Сука…

Жертва захрипела и несколько раз дёрнулась, словно собираясь поползти к убийце по окровавленной пыли. Но то были конвульсии.

Некоторое время убийца во все глаза смотрел на умирающего человека, дрожа от зашкаливающего адреналина, а когда понял, что жертва затихла, глубоко вздохнул и вновь огляделся. Ни машин, ни прохожих. Действительно идеальное место. И действительно идеальная реализация плана: всё разыграно, как по нотам, хладнокровно и эффективно. Ни одного лишнего движения. Ни одной ошибки.

Как всегда.

Убийца поднял и внимательно осмотрел электровелосипед, убедился, что он не сломан, а лишь слегка повреждён, сел на него и спокойно поехал прочь, приступив к заключительному этапу операции – отступлению.

из романа «Сквозь другую ночь»

«Я знала, что прошлое меня настигнет…

Вы поморщились? Избитая фраза заставила вздохнуть и поджать губы? „Как это банально“ – подумали вы, вспоминая, во сколько обошлась вам книга. Вам не нравятся обороты, давным-давно превратившиеся в пыльные штампы, но вы забываете о математической статистике, о том, что частота использования той или иной фразы определяется частотой наступления событий, которые она описывает. И если прошлое настигает каждого из нас, настигает беспощадно и неотвратимо, и если мы говорим об этом с грустью или страхом, то почему считается, что мы произносим банальность?

Ведь получается, что банальна сама истина? Банально то, что может случиться с каждым из нас в любой момент? И вся наша жизнь – банальный набор банальностей?

Смешно.

И грустно, потому что за банальной фразой о прошлом, которое обязательно настигнет, кроется реальность. Через год или десяток лет сделанный когда-то выбор обязательно сыграет. Или напомнит о себе. Или ударит в спину. И как правило, в самый неподходящий момент. И произойдёт это настолько неожиданно, что в первое мгновение подумаешь: „За что это мне?!“ И лишь потом, и только в том случае, если будешь честен с собой, если вспомнишь сделанный когда-то выбор, поймёшь, что прошлое вернулось.

Бумерангом.

Ещё одна банальность? Ну, потерпите.

Что же касается меня, я точно, абсолютно точно знаю, что в мире ничего не случается вдруг. И даже когда за нами приходит прошлое, сначала всегда появляются знаки, указывающие на то, что должно случиться. Просто одни люди умеют эти знаки видеть, понимают их значение и готовятся, а другие отмахиваются. Не верят в „то, что невозможно доказать“ и считают себя слишком рациональными. Я отношу себя к первым. Не могу сказать, что с детства верю в приметы и гадания, но, прожив чуть менее тридцати лет, я убедилась в том, что есть вещи, недоступные нашему пониманию. Мы не знаем, откуда приходят предсказания, как появляются предзнаменования и кто их посылает. Но они работают. Да, не всегда, но ведь и лучшие в мире машины иногда ломаются. Поэтому, если мы видим знак, на него обязательно нужно обратить внимание. И если потом ничего не произошло, то вы, возможно, сумели что-то изменить в своей судьбе. А если произойдёт, то случившееся не станет ударом в спину.

Я надеюсь.

Что же касается знаков, то моим стала белоснежная мраморная статуя Гебы. Только не та, что выставлена в Эрмитаже, работы Антонио Кановы, а Геба Бертеля Торвальдсена, которую я видела в Копенгагене, в музее его имени, и которая мне очень понравилась.

Наверное, тем, что грустна. Ведь это так странно – грустная богиня. Да к тому же богиня юности, богиня той поры, когда нужно радоваться жизни и веселиться. А она грустит. Хоть и держит в руке чашу с нектаром бессмертия. Геба знает, что скоро Зевс на неё рассердится, или уже рассердился, и обязанность виночерпия на олимпийских пирах перейдёт к Ганимеду. Так будет. И потому богиня юности грустна.

Не могу сказать, что была потрясена мастерством исполнения. Если честно, я не сильна в скульптуре, но Гебу я запомнила. И вот недавно она стала мне сниться. Белоснежная и холодная, потому что мраморная. Но при этом живая, хоть и неподвижная. Этот странный сон всегда начинался одинаково: я медленно иду по галерее музея Торвальдсена, разглядывая статуи, которые давно позабыла, и вижу её – грустную богиню юности. Я узнаю её со спины. Я улыбаюсь, радуясь тому, что приближаюсь к любимой скульптуре, медленно обхожу её слева, с той руки, в которой она держит чашу, и поднимаю голову, чтобы посмотреть в её грустное белое лицо, которое помню в мельчайших деталях. Я хочу его видеть. Я его вижу. Но когда вижу – замираю, потому что губы Гебы выпачканы насыщенным красным. Алой кровью. Я вижу следы крови на губах. Следы на подбородке и шее. Чаша, которую богиня юности наполняла