Чисто конкретное убийство - Иоанна Хмелевская

Вот на этом участочке в приятный дождливый июньский день находились две особи разного пола и скульптурной внешности. Одежда их выглядела контрастно: на даме были только рабочий фартук на лямочках и тонюсенькая пластиковая накидка от дождя; мужчина же одежды презрел, оставшись в плавках и коротких резиновых сапогах. Зрелище это ничего необычного собой не представляло, поскольку дачники постоянно отдыхали среди своих райских кущ в пляжных нарядах, однако погоду для этого обычно выбирали солнечную. А сейчас ровно и упорно моросил мелкий дождик, и небо, все в бескрайних тучах, не обещало скорых перемен погоды. Однако же было жарко. Очень жарко. Дождь не охладил многодневную тропическую жару, а существу мужского пола явно нравился теплый душ.

Участок находился в состоянии очередной мелкой переделки. Ближе к аллейке располагалось нечто, с течением лет превращавшееся то в парник, то в мини-оранжерею, то контейнер для компоста. Нечто являло собой яму с забетонированными стенками, длиной три метра, шириной метр двадцать, и как раз преображалось из компостного состояния в оранжерейное. Богатую питательными веществами землю уже почти вычерпали, а ее слой в несколько сантиметров теперь заботливо выскребали чем-то вроде грабель с необыкновенно густыми зубьями и маленькой лопаточкой. Этому занятию как раз увлеченно предавалось существо мужского пола.

Существо женского пола приглядывало за работой, стоя у мужчины за спиной. Одной рукой дама опиралась на древко еще одной лопаты, огромной, местами железной, с красивым профилем: прямые края плавно сходились в форме клюва. В другой руке дама держала какие-то предметы. Вид у дамы был слегка раздраженный.

— А теперь — говорила она, — мой муж умер. Уже почти семь месяцев прошло. Мне кажется… я думаю… Что ты на это скажешь?

Существо мужского пола прекратило скрести граблями и протянуло руку назад.

— Малый точильный камень, — сказал мужчина.

Дама засуетилась. В руке у нее скопилось слишком много предметов, она поспешно освободила другую руку, привалив лопату к плечу, что-то вытащила из кармана и подала джентльмену.

Тот взял предмет, не глядя, секунду подержал, после чего снова протянул руку назад.

— Я сказал: малый. Вот так выглядит твоя помощь, даже размер инструмента не можешь понять. Мне нужен малый точильный камень.

Даму пробила нервная дрожь. Все выпало у нее из рук, она стала шарить по карманам рабочего фартука, пелеринка ей мешала. Дама вытащила еще какие-то инструменты, выбрала один, подала джентльмену. Ну вот, теперь она угадала, подала то, что нужно.

Мужчина схватил поданный инструмент, отложил на землю маленькую лопатку, поставил грабли на дно ямы зубьями вверх и принялся эти зубья точить. Помощница собрала все, что уронила.

— Так что будет-то? — упрямо спросила она. — Раз он уже в могиле, то я свободна. Ты ведь теперь на мне женишься, правда? Мы сможем пожениться?

Тихий свистящий шелест точильного камня на грабельных зубьях мало походил на желанный ответ.

— Ну и как будет? Я уже давно так себе думаю… а с тех пор как он заболел, так еще пуще: понятно же было, что он умрет… от такого рака лекарства нет, на что мне было с разводом маету заводить. Мы поженимся, и уж теперь-то… ну, ты же на ночь наконец-то останешься?

Она замолкла, напряженно ожидая ответа.

Ответом ей по-прежнему был шелест точильного камня.

— Ну так чего будет-то? Когда ты на мне женишься? Я же знаю, что у тебя никого нет! Я все жду и жду, может, ты что скажешь, а ты — ничего. Когда мы свадьбу сыграем?

Она замолчала, но чувствовалось, что в душе у нее растет и ширится нечто особенное.

— А откуда такие предположения, что свадьба вообще должна быть? — ответил джентльмен спокойным, холодным и жестким голосом, не поворачивая головы. Он так и стоял на краю ямы спиной к своей обожательнице.

Обожательница аж затряслась.

— То есть как это? Я же все для тебя делаю, все, что ты только захочешь! И пособие у меня большое, после смерти этого задохлика! А я специально для тебя столько лет стараюсь, все-все делаю!

— Может, даже слишком много.

— Как это?

— Я, может, так много и не хочу. Может, для меня это все — наглая навязчивость. Ненужный излишек, который мне насильно впихивают. Может, у меня вкусы и потребности совсем другие, чем у тебя. Ты этого до сих пор не заметила?

Фигура в пластиковой накидке окаменела.

— Как это?

Джентльмен в неглиже набирал скорость. Ритмичный шелест точильного камня — тоже.

— А ты подумай как следует. То, что было хорошо для твоего мужа, совсем не обязательно хорошо для меня. Возможно, у меня другие увлечения, и в эти увлечения, может, никак не укладывается брак с тобой. У меня есть другие потребности, которых ты даже не понимаешь, не говоря о том, чтобы их удовлетворить. Может, мне вовсе не хочется связывать себя в жизни твоими бессмысленными стараниями, которые мне только мешают…

Кругом на участках было почти пусто. Если кто-то из дачников и остался, то укрылся под крышей, в беседке или в солидной дачке, где можно подремать или таращиться в телевизор, потягивая пивко без гневного бормотания и занудства за спиной.

Точнее говоря, таких дачников было всего трое, все мужского пола и средних лет. Они были заняты всякими своими делами. А четвертый как раз уходил с дачных участков. Тринадцатилетняя Эва Гурская пришла сюда сразу после школы, потому что на теткином участке она по рассеянности оставила библиотечную книгу «Эмансипированные женщины»[1]и теперь не только должна была вернуть книгу, но и еще что-то там про нее написать на завтра Эва надеялась, что небо разъяснится, поэтому все тянула, но теперь надежда пропала, и пришло время книгу забрать. Ну что ж, придется помокнуть. Она немного посидела в беседке, прочитала несколько страниц, придумала, что напишет, и со вздохом двинулась в обратный путь, не имея ни малейшего понятия, что этот день определит всю ее дальнейшую жизнь и навсегда останется у нее в памяти.

На одном участке, совсем близко от въездных ворот, кто-то был. Эва услышала голоса, главным образом — мужской голос и короткий женский всхлип. До этих людей ей не было никакого дела, но она бросила взгляд и сквозь зелень увидела поверх низкой сетчатой ограды неясные силуэты. Какая-то тетка, какой-то тип… Тип что-то бубнил неприятным, жестким, каким-то безжалостным голосом.

Тетка нервно вставляла обрывки слов.

Текст Эву не интересовал, хотя было ясно как день, что эти двое между собой грызлись. Потрясла ее фигура мужчины — Эву совершенно искренне тошнило от голых мужиков. Молодой парень на пляже — ну еще туда-сюда, это можно как-то пережить, но чтобы здоровенное голое столетнее ископаемое в центре города?! И хоть бы гладенький, так нет же, волосатый, фу! Ну ладно, не очень, слегка волосатый… вообще-то далее хорошего сложения, не жирный, мог бы Фидию служить моделью. Тьфу, пусть Фидий им и восторгается: для Эвы это была просто мерзкая тушка. Тетка, кстати, тоже прилично сложена, фигуру видно и под пластиковой пелеринкой, даже подходит этому типу. Но она не такая противная.