Серый кардинал - Дик Фрэнсис

Потом, по-прежнему ничего не объясняя, сел за руль, выбрав момент, влился в поток движения, и черный лимузин плавно исчез вдали.

— Ваш багаж, сэр? — спросил один из портье. Вряд ли он был старше меня.

Я покачал головой. Весь багаж был на мне. Костюм, подходящий для первой утренней тренировки лошадей конюшни Дэрриджа. Брюки и сапоги для верховой езды, спортивная рубашка с короткими рукавами и яркая легкая куртка на молнии. В руке у Меня был сверкающий голубой жокейский шлем, застегивающийся под подбородком. Усилием воли заставил себя войти в гранд-отель в такой неподходящей одежде. Но я напрасно беспокоился. В некогда требовавшем благопристойности вестибюле роились, будто пчелы в улье, люди, чувствовавшие себя нормально в шортах, сандалиях без задников и футболках с напечатанной на них рекламой. Спокойная женщина-клерк за стойкой приема постояльцев без любопытства, но явно оценивая, окинула взглядом мой жокейский костюм. Будто определяла мне место на этом вернисаже лиц. Она и ответила на мой чуть хриплый вопрос.

— Мистер Джордж Джулиард? — повторила она. — Как я должна сказать, кто его спрашивает?

— Сын.

Она подняла трубку, нажата кнопки, поговорила, выслушала и передала мне сообщение.

— Пожалуйста, поднимитесь наверх. Номер четыре — двенадцать. Лифт слева от вас.

Я шел по коридору в поисках номера четыре — двенадцать. Отец ждал меня у открытой двери. Подойдя к нему, я остановился и подождал, пока он, как обычно, проведет инспекцию моего вида. Начнет с черных вьющихся волос, которые не удавалось выпрямить водой, карих глаз, худощавого лица, узкой в кости фигуры и закончит нечищеными сапогами на длинных ногах. Что ни говори, не грустная картина для амбициозного родителя.

— Бен, — проговорил он и втянул носом воздух, будто поднимая на плечи ношу. — Проходи.

Он очень старался быть хорошим отцом, но не придавал веса моим нечастым заверениям, что добился в этом успеха. Я ребенок, которого он не хотел.

Случайное последствие страстного юношеского увлечения женщиной, которая по возрасту могла бы быть его матерью. В день, когда я приехал в Брайтон, мне было почти столько же лет, сколько ему, когда он стал моим отцом.

Долгие годы я по крохам собирал детали. В обеих больших семьях поднялся страшный тарарам, когда открылась новость о беременности. Затем разразился чуть ли не скандал (веяние времени), когда моя мать отказалась делать аборт. С ледяной миной она отвернулась от семьи и поспешно (очень счастливо) вышла замуж.

Только свадебная фотография напоминает мне, что у меня была мать. По иронии судьбы она умерла во время родов от преэклампсии. Как тогда говорили, оставила очень молодого мужа буквально с младенцем на руках и без надежды на запланированное яркое будущее.

Но Джордж Джулиард не просто так считался яркой личностью. Он быстро перестроил всю жизнь. Отказался от намерения получить в Оксфорде диплом и заняться юриспруденцией и незамедлительно устроился в Сити, чтобы учиться делать деньги. Перед этим ему пришлось убедить сестру покойной 1 жены добавить меня к большой семье из четырех сыновей. С первых дней он платил за мое содержание, а потом и за мое образование. И в дальнейшем всегда выполнял родительский долг: от посещения Вредительских собраний до открыток и подарков к Рождеству и дню рождения, которые он присылал с неизменной пунктуальностью. Год назад на день рождения он подарил мне билет на самолет в Америку, чтобы я мог провести летние каникулы в Виржинии на ферме, где разводили лошадей. Ферма 1 принадлежала семье его школьного друга. Немногие отцы столько делают для своих отпрысков.

Я последовал за ним и не без удивления обнаружил, что нахожусь в гостиной номера люкс, выходившего окнами прямо на море. Серо-голубой Ла-Манш на горизонте сливался с небом. Когда Джордж Джулиард наметил цель — делать деньги, он удивительно метко поразил мишень:

— Ты завтракал? — спросил он.

— Я не голоден.

Он не обратил внимания, что это неправда.

— Что тебе сказал Вивиан Дэрридж?

— Он вытурил меня.

— Да, но что он сказал?

— Он сказал, что я не умею ездить верхом и нюхаю клей и кокаин.

— Он это сказал? — Отец вытаращил глаза. — Разве он не сказал то, что ты просил его сказать? Он подчеркнул, что знает о том, что я употребляю наркотики, из очень авторитетных источников.

— А ты не спросил, кто эти «авторитетные источники»?

— Нет. — Я слишком поздно подумал об этом. Только в машине.

— Тебе еще многому надо учиться, — заметил отец.

— Это ведь не совпадение, что именно сегодня утром ты послал машину, которая ждала меня.

Он чуть заметно улыбнулся, только на мгновение сверкнули глаза. Отец был выше меня и шире в плечах. За прошедшие пять лет я вырос и во многих отношениях унаследовал стремительность и мощь его тела. Волосы у него темнее и сильнее вьются, чем у меня. И голова будто в плотной шапке, как на скульптурах древних греков. Нынешняя твердость в чертах лица (еще несколько лет, и ему будет сорок) проявилась уже на свадебной фотографии, сделанной на крыльце департамента, где проходила регистрация. Там разница в возрасте была совсем незаметна. Жених выглядит доминирующим партнером, а улыбающаяся невеста в голубом шелковом платье сияет юной красотой.

— Зачем ты это сделал? — спросил я, стараясь говорить как взрослый, а не как обиженный ребенок. Мне это не удалось.

— Сделал что?

— Добился, чтобы меня вытурили.

— Ах.

Он подошел к двойной стеклянной балконной двери и распахнул ее, впустив живительный воздух побережья и звонкие голоса с пляжа. Отец с минуту молча постоял, глубоко вдыхая запахи моря. Потом, словно приняв решение, решительно закрыл двери и обернулся ко мне.

— У меня есть для тебя предложение, — сказал он.

— Какое?

— Придется долго объяснять. — Он поднял трубку и позвонил в офис обслуживания номеров. Хотя время завтрака официально закончилось час назад, он распорядился немедленно принести поднос с хлопьями, молоком, горячими тостами, поджаренным беконом с помидорами и грибами, яблоко, банан и чайник с чаем.

— И не спорь, — заметил он, кладя трубку. — У тебя такой вид, будто ты неделю не ел.

— Это ты сказал сэру Вивиану, что я нюхаю наркотики? — не отступал я.

— Нет, я не говорил. А ты нюхаешь?

— Нет.

Мы смотрели друг на друга, два, в сущности, чужих человека. Но в то же время связанные такими тесными узами, какие возможны только генетически.

Я жил по его указке. Он выбирал учебные заведения. Он определил, что я должен учиться верховой езде, скоростному спуску на лыжах и стрельбе. Он издали финансировал мое предпочтение именно к этим занятиям. И никогда не присылал мне билеты на музыкальные фестивали, в «Ковент-Гарден» или в «Ла Скала», потому что у него не вызывало восторга такое времяпрепровождение.