Занавес памяти - Татьяна Юрьевна Степанова

– Глянул мельком в интернете про кукуевские корни, ценности и достопримечательности, – продолжил Гектор. – Они с былинных времен торговали исключительно лесом. Село располагалось вокруг Кукуевской пристани, а потом купцы-лесопромышленники воздвигли свои конторы и лабазы. Пни, стружки, опилки… Ни кафешантана, ни этуалей. Ценности патриархальные, кондовый Домострой. Кутить со своим самоваром гоняли в Тулу. А интеллигенция Серебряного века принципиально селилась на дачах в соседней Тарусе.

– Улита упомянула пропавшую из Кукуева Ариадну Счастливцеву, – заметила Катя. – Наверняка назвали ее в честь дочери Цветаевой. Ариадна Эфрон тоже маленькую дачу себе построила в Тарусе в память о матери. Но куда могла деться Ариадна Счастливцева?

– Разберемся, – пообещал Гектор и сбросил скорость: они ехали по центральной улице Кукуева. По обочине на трех лапах скакала дворняга с обрывком веревки на шее. Козы паслись на проплешине между заборами.

Град Кукуев показался Кате неприветливым. Сравнения с уютной, пусть и слегка сонной, но милой Тарусой он не выдерживал. Тоже сонный… нет, дремотный… затаившийся за своими заборами. И сумрачный в свете догоравшей над Окой вечерней зари. Фонари вдоль дороги еще не зажглись. Тени царили в Кукуеве. И крадущаяся из окрестных лесов ночная тьма. Вокруг главной площади несколько старинных домишек. Бывшие купеческие конторы, выкрашенные желтой охрой, в которых располагались местные магазинчики. Приземистое здание в стиле сталинского ампира с тремя колоннами и козырьком в виньетках из хлебных колосьев – городская администрация. Крепкие новые частные кирпичные коттеджи на просторных участках за высокими заборами, и вперемешку с ними старинные мрачные лабазы: верх из темного сгнившего дерева и каменный низ. На отшибе – две серые хрущевки и девятиэтажка, каменным зубом смотрящаяся на фоне вросших в землю деревенских изб в три окошка с чердаками-скворечниками и старенькими «Ладами» под навесами.

Шесть вечера – вроде самый час пик. Но главная улица Кукуева совершенно безлюдна. Никто не спешит с работы домой… И машин нет. Лишь на заасфальтированной площадке у продуктового магазина остановился мотоциклист, затянутый в кожу. Снимает мотоциклист свой черный шлем.

Симура… Бродяга Кэнсин прибыл на их встречу. Не опоздал.

Гектор остановил «Гелендваген». Вышел и помог Кате выбраться. Левую руку он вскинул под углом со сжатым кулаком и опущенным вниз большим пальцем. Приветствие байкеров. Не «Виктория» их знаменитая, с поднятыми двумя пальцами, символ мира, а более сложный жест, типа: «Ну, здравствуй. И живи, пока я разрешаю».

Катя, в отличие от мужа, причислить студента мехмата МГУ к классическим байкерам затруднилась. Мало ли у кого мотоциклы сейчас? Симура на приветствие Гектора просто рассеянно помахал им. Гектор крепко взял Катю за руку и… повернулся к Симуре спиной, повел Катю за собой прямиком в продуктовый магазин.

– Гек, а он…

– Плюшки. С корицей твоих любимых наверняка нет, но на ужин выпечкой разживемся. Бубликами кукуйскими. – Гектор с улыбкой подмигнул Кате. – А пацан сейчас сюда подгребет. Пусть побегает за нами, лгун.

В торговом зале воняло квасом. На полу стоял ящик с бутылками, одну из которых из-за неплотно пригнанной пробки «расперло» от тепла. Она исходила белесой пеной. Растекшуюся лужу шваброй собирал в ведро продавец в синей робе. Катя и Гектор прошли мимо морозилки с пельменями на развес к стеллажу с хлебом. Его аромат – душистый, аппетитный – перебивал квасной запах. Катя взяла половинку «ржаного» и четвертушку «деревенского». Гектор искал плюшки на стеллажах, не нашел.

– Сейчас пробью вам покупку. – Продавец, он же кассир, прислонил швабру к морозилке, не закончив уборку.

Катя обратила внимание: продавец возрастом лет за двадцать, темноволосый, крепко сбитый, спортивный, но… изуродован кем-то. На его щеке от глазницы до подбородка большой рваный шрам. Даже нижнее веко повреждено им. Из-за шрама, когда он смотрит в упор, создается впечатление косоглазия. А без шрама выглядел бы симпатичным: смесь азиатских и кавказских черт, широкие плечи, нос с горбинкой.

В магазине появился Симура, забрал с хлебного стеллажа белый батон, завис у витрины с нарезками.

– Колбасы мне сырокопченой и сыра, – попросил он продавца со шрамом.

Тот дотянулся до товара, достал упаковки и…

Дальнейшее заставило Катю задуматься.

Продавец со шрамом буквально впился взглядом в Симуру. И тот ощутил чужое внимание. Они смотрели друг на друга. Затем Симура расплатился картой, сгреб покупки и вышел вон.

На площади он прервал молчание, обратился к Кате и Гектору:

– Спасибо за приезд. К матери моей сейчас отправимся все вместе? – Он оглянулся на магазин. Продавец со шрамом вышел наружу и не спускал с них глаз. – Я ей звонил с дороги. Она дома.

– Отлично. Навестим для начала твою мать, – принял его предложение Гектор.

А Катя… она сама все оборачивалась на продавца со шрамом, когда садилась в машину. При Симуре на площади она решила не обсуждать с мужем сцену в торговом зале. По пути поделиться тоже не успела: буквально через три минуты мотоцикл Симуры, следовавший впереди них, затормозил у двухэтажного кирпичного дома за трехметровым забором, опутанным сверху колючей проволокой.

Глава 12

Мать

Катя впоследствии вспоминала встречу с матерью Серафима, Аксиньей Елисеевой, в девичестве Бодаевой, со смешанным чувством. Они с Гектором сразу очень много узнали о прошлом семьи и одновременно явились свидетелями тяжелой, крайне болезненной, почти чудовищной сцены между матерью и сыном.

На звонок Симуры в калитку грянул злобный лай псов.

– Мать, загони своих кобелей! – крикнул Серафим. – Я к тебе в гости с друзьями!

Они ждали снаружи. Их не впускали.

– Дом ваших родителей? – уточнила Катя.

– Отец построил его для себя и семьи еще до моего рождения. – Симура вновь нажал звонок калитки, долго не отпускал. – Сюда, в коттедж с ванной и со всеми удобствами, он перевез бабку с дедом с Кручи. Бабка моя была цыганкой из табора, певица хора. Отсюда ее «Скорая» в старости увезла в больницу. А вам здешние наврут – в доме ведьмы она скончалась.

– Нет, нам о ее смерти ничего не известно, на ферме в Лушево нам лишь сообщили, что она цыганка с Целины, из Казахстана, – мягко ответила Катя. – Вы здесь провели часть детства?

– Да, отсюда меня родители возили в школу в Тарусу. Отец мне построил беседку в саду, играть и решать задачи по математике даже летом, в каникулы. Резную, она похожа на дом на Круче наших стариков, тоже голубая, ажурная.

– У вашего отца имелся ведь еще сын от первого брака? – осторожно продолжила Катя.

– Брат Тимур когда-то тоже жил здесь. А затем папа его отослал в Москву