Хищная книга - Мариус Брилл

ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ПОЙМИТЕ МЕНЯ НЕПРАВИЛЬНО, НО иногда, при определенном освещении, вы очень на нее похожи; тем, как вы наклоняете голову, как ваш взгляд перескакивает со строки на строку. Похожи в мелочах. Нет, я знаю, что вы — совсем другое дело, и мы с вами начинаем с чистого листа, но такие вот детали помогают мне, они напоминают о ней, помогают мне рассказывать, ведь подлинное искусство повествователя — умом и сердцем пребывать сразу в двух местах, здесь и там. Там, где все это произошло, и здесь, где все это происходит опять. Форма здесь, а содержание там. Литературные произведения вроде меня всегда находятся где-то между тем и другим, у нас нет этой успокоительной тяжеловесной определенности точных координат, времени, имен и фактов. Именно поэтому так легко возникает всеведение. Сейчас сами убедитесь; видите ли, если вы хотите разобраться в этой истории, то нам с вами придется на время расстаться с Мирандой, демонстрирующей на Втором этаже чудеса кровоадсорбирующей системы, и стремительно промчаться через забитый машинами лондонский Вест-Энд. Что не так-то просто.

Впрочем — по счастливому стечению обстоятельств, на которое с такой легкостью ссылаются в менее серьезных книгах, чтобы создать у читателя ощущение уютной взаимосвязанности, тотальной близости всего в мире и хоть сколько-то ослабить наш страх признаться себе, как мы, в сущности, одиноки, — так вот, чисто случайно через Вест-Энд сейчас едет курьер на велосипеде, везущий посылку именно в тот дом, который нам нужен.

Посылка лежит в зеленом флуоресцентном рюкзачке с рекламной надписью «Курьеры Робин Гуда: вам лучше никуда не ездить». Курьер сворачивает направо и тормозит перед аукционным залом. Соскакивает с велосипеда, разворачивает его и, заблокировав колесо навесным замком, бежит вверх по ступенькам мимо швейцара в синей ливрее, выглянувшего из портала старинного здания времен Регентства.

Часом позже секретарша в приемной вспомнила о доставленной посылке и передала пакет господину в галстуке-бабочке и твидовом пиджаке, каковой господин, спустившись по изысканно старинной лестнице, вручил пакет другому господину в галстуке-бабочке и твидовом пиджаке, который, в свою твидовую очередь, пройдя по изысканно старинным коридорам, подошел к массивной дубовой двери, ничем среди прочих не выделявшейся, кроме маленьких табличек «Мистер П. Перегноуз» и, ниже, «Редкие книги».

Твидовый постучал в дверь, и сквозь дубовую филенку донесся тонкий голосок:

— Войдите.

— Вам посылка, Питер, — сказал твидовый, проскальзывая внутрь.

Некоторое время его глазам пришлось привыкать к царящему в комнате унылому полумраку. Освещенная только викторианской настольной лампой из бронзы и зеленого стекла, комната представляла собой хитросплетение заросших пылью теней. Возможно, единственная комната во всем здании, где старина была не изысканной, а подлинной. Свет одинокой лампочки напоминал отблеск далекого ночного костра в густых лесных зарослях. Темный глянец полированных полок из дуба и вяза и кожаные переплеты стоявших на них фолиантов создавали некий хмурый уют. Твидовый прошел мимо книг, рядами, а то и просто стопками покоящихся на полках, большей частью томящихся в прозрачных полиэтиленовых пакетах. Плющ, растущий из фаянсовой раковины умывальника девятнадцатого века, вился вдоль самых верхних полок; кое-где его плети свисали вниз, щекоча листьями корешки книг. Пройдя через сумрак комнаты, твидовый гость положил посылку на бордовую сафьяновую столешницу испачканного чернилами стола из красного дерева, рядом с грудой рассыпавшихся книг, окруженных порыжевшими клочками кожи. На фронтисписе книги семнадцатого века лежала лупа; гравюра изображала улыбающегося мужчину с садовыми ножницами на фоне принявших причудливые очертания кустов. И тут к пакету неторопливо потянулся человек, сидевший за письменным столом, человек с писклявым голосом и костистыми ладонями, человек, которого очень трудно было бы отличить от Льва Троцкого.