Современный детектив. Большая антология. Книга 1 - Карстен Дюсс

Вот он, «мерс». Скорей, скорей. С ним все будет хорошо. Только бы поскорей оказаться в машине.

Пистолет выскользнул из правой руки Сида и упал на дорогу, но Сид даже не заметил этого, как не заметил и того, что за ним следуют два белокурых молодчика в джинсе. Они были похожи как близнецы. Звали их Ларри и Дирк. Оба были одного роста — под два метра, — оба загорелые, мускулистые. Можно было подумать, что они сошли с плакатов, украшавших стены Типперова жилища. Два крутых педераста.

Сид добрался до машины, схватился за ручку ближайшей дверцы и открыл ее. Сейчас Лесс увезет его прочь от этого кошмара. Увезет куда-нибудь, где тихо и безопасно. Только Лесс может его спасти.

Сид упал на заднее сиденье и, хватая ртом воздух, выдавил:

— Гони! Ну же!

Водитель обернулся, но это был не Лесс. Сидящий за рулем незнакомый Сиду человек расплылся в омерзительной ухмылке. В этот момент двое джинсовых молодчиков уселись на заднее сиденье по обе стороны от Сида. Они ухмылялись. Один из них сказал:

— Мистер Сид! Вы избавили нас от необходимости выковыривать вас из фургона.

Сид не понял его слов и только обратил внимание на то, что говорил он с акцентом.

Затем Сида толкнули на пол. Ему завязали глаза и заткнули рот. Руки заломили за спину и перетянули проводом, и они стали наливаться кровью. Ноги тоже туго связали проводом.

Затем два блондина мерзко захихикали, «мерседес» тронулся с места и вскоре выехал из города. Сид потерял сознание.

Сознание медленно возвращалось к Сиду. Сначала он услышал какие-то отдаленные звуки, происхождение которых не мог определить. Затем он увидел свет. Солнечный свет.

Комната была элегантно обставлена в стиле XIX века. Занавеси были задернуты, но лучики света все же умудрялись пробиться сквозь щелочки и с боков. Мебель была сплошь старинная, стены обиты зеленым шелком. На стенах висели картины, в основном портреты, в комнате слабо пахло сандаловым деревом. Но Сид ничего этого не замечал. Все его внимание было занято другим, более для него сейчас важным. Все же он осознал, что накрепко привязан к массивному дубовому креслу.

Прямо перед ним со скрещенными на груди руками стояли Ларри и Дирк. Они улыбались.

Из-за их спин появилась фигура. Это был человек в дорогом костюме, темной рубашке и ярком, цветастом галстуке. В бутоньерке была красная роза. Глаза его скрывали массивные темные очки. На руках были черные кожаные перчатки. Он опирался на точеную деревянную трость с серебряной насечкой.

Человек приблизился. Шел он пошатываясь, нетвердо, видно было, что без трости передвигаться он не может.

Сид попытался что-то сказать, но слова застряли в горле.

Человек посмотрел на Сида и заговорил. Выражался он по-английски чисто и даже изящно, вроде бы добродушно, но слегка поддразнивая.

— Боюсь, Сид, теперь твоя игра окончена. Скоро мы опустим занавес. Тебе уже недолго обременять этот мир.

— Кто ты? Что все это значит? — выдавил Сид.

Человек поднял правую руку и снял очки. На месте правого глаза зияла черная яма, кожа по краям была сморщена и имела неестественный синеватый оттенок. Глаз был выбит пулей, которая не пощадила и костей надбровья. На месте брови был шрам.

Сид содрогнулся.

— Не только это, — сказал человек, указывая на свое лицо, — это тоже. — Он показал на ноги. — Почти не ходят.

— Как это случилось? — спросил Сид, не понимая, зачем этому человеку понадобилось говорить все это ему.

— Очень просто, Сид, это сделал ты.

— Кто ты?

— Я — Саймон Гулд.

— Саймон Гулд?! Не может быть! Ты мертв, тебя съели рыбы!

— Рыбы почти меня съели, но, как видишь, мне удалось выжить. Хотя порой мне кажется, что было бы лучше, чтобы все кончилось для меня уже тогда.

— Саймона Гулда убили выстрелом в голову, зашили в мешок и утопили. Этого не может быть.

— Но это так, — сказал Гулд. — Я вспорол мешок ножом еще до того, как он коснулся воды. Я выжил. Воля к жизни никогда не бывает столь обостренной, как в минуту смертельной опасности. Я добрался до берега, и вот я здесь. — Он засмеялся. Зловещий этот смех отозвался в голове Сида гулким эхом. Сид попытался нащупать путь к спасению.

— Может, нам поговорить? Я могу взять тебя в долю. Нам обоим хватит. Ты ведь не станешь меня убивать, не станешь, ведь правда? Ты ведь не можешь…

— Могу и сделаю, Сид. Это заключительный эпизод драмы, что началась много лет назад в фургоне в Эссексе.

— Ты! Ты! Ты стоял за всем этим! Это ты убил Лайонела и всех остальных! Это был ты!

— Верно, Сид, совершенно верно.

Наступило молчание, затем Гулд продолжал:

— Говорят, что месть — это блюдо, которое подают холодным. Я долго ждал, и, когда это стало возможным, привел в действие свой план. Я был терпелив. Я не мог допустить, чтобы что-то пошло не так. Я хотел подцепить тебя на крючок так, чтобы тебе уже не удалось высвободиться.

— Сколько ты хочешь? — трясясь, выговорил Сид. — У меня много денег. Я отдам их все. Я уеду. Как ты на это смотришь? Мы оба окажемся в выигрыше, верно?

Гулд покачал головой.

— У меня очень успешный бизнес в Амстердаме. Я не гонюсь за деньгами. Я живу здесь уже с начала года, наблюдаю за постройкой своей новой яхты. У нас с тобой может быть лишь одно общее дело — месть.

С этими словами Гулд повернулся и, тяжело припадая на ногу, медленно вышел из комнаты. Двойные двери бесшумно закрылись за ним.

Ларри и Дирк, белозубо ухмыляясь, подошли к Сиду. Оба молчали.

— Ну что, пора? — сказал Ларри.

Сид издал пронзительный вопль, по ногам у него побежала горячая струйка мочи, его вырвало.

Его отвязали от кресла и снова перетянули проводом лодыжки и запястья. Его затолкали в большой мешок, горловину которого завязали вокруг шеи. В рот ему запихнули резиновый мячик и ремешками закрепили у него на затылке. И Сид уже никогда больше не сказал ни единого слова.

Затем ему завязали глаза. Ночью, в половине одиннадцатого, на выходе из рамсгейтской гавани повязку с глаз сняли. Чуть ли не последнее, что видел Сид в жизни, это ноги Ларри и Дирка, когда они привязывали к его ногам гирю. За этим процессом наблюдал Саймон Гулд. Пятью минутами позже Сида перекатили через бортик и сбросили в ночное море.

И даже тогда он не мог поверить в то, что случилось.

Он