Клинический случай - Карл Хайасен

– Да, но все равно…

– Неплохие бабки, – соглашаюсь я.

– Этот парень, Ларри, – Дженет бросает взгляд в сторону гостиной, – ему нравится, когда я выписываю ему квитанцию за то, что его лесовоз закрывает выезд с парковки массажного салона. Такие у него фантазии. Звонит аж с Аляски. Думаешь, меня волнует, что какой-то парень дрочит там у себя в Фэйрбэнксе, штат Аляска, когда видит меня в нижнем белье на экране монитора? Нет, Джек, не волнует. Пусть он хоть завязывает свой агрегат узлом или трахается с лосем – меня это не колышет, до тех пор пока он платит мне четыре бакса в минуту.

– Я б на твоем месте не стал ему это советовать.

Дженет смеется:

– Я стараюсь не думать о том, что у них там происходит, но половина этих парней времени даром не теряет. Они, наверное, учатся печатать одной рукой или типа того. Эй, ты чего пиво не пьешь?

– Я был на похоронах твоего брата, – говорю я.

– А. – Дженет поправляет игрушечную кобуру и садится на табурет у барной стойки. – Я не смогла себя заставить. Нарядилась во все черное, села в машину, но не смогла заставить проклятую колымагу поехать к церкви.

– Я понимаю, поверь мне. Хочешь расскажу, что там было?

– Надеюсь, Клио не стала петь?

– Мне жаль тебя разочаровывать.

Дженет стонет и прикладывает ладони к щекам:

– Только не эту песню, «Я»!

– Наверное, оно и к лучшему, что тебя там не было.

– Джимми бы стошнило. Больше ничего не рассказывай, ладно? – Дженет смотрит на настенные часы.

Я говорю:

– Я пришел к тебе насчет… – Пан или пропал. Без сестры Джимми мне ничего не светит. Я никогда не добьюсь того, чтобы газета этим занялась. – Насчет вскрытия, – продолжаю я. – Ты не хочешь подать в суд? Дать делу ход?

– Как? С чем мне идти в полицию? – качает головой Дженет. – Я не знаю, с какого конца подступиться.

– Я знаю.

Она улыбается благодарно, однако грустно.

– Знаешь, я не спала ни одной ночи с тех пор, как он умер. Не могу поверить, что все случилось так, как они говорят. Я не верю ни единому слову этой жадной бездарной твари.

– Думаешь, это она его убила?

– Что-то там не так, – тихо говорит Дженет. – Я не знаю, если честно. Ты же у нас журналист, что ты думаешь?

– У твоего брата были деньги?

– Ты хочешь сказать, оставил ли он наследство? Естественно. Джимми был не дурак. Даже в старые недобрые времена сколько бы он ни тратил на наркоту – всегда посылал столько же в «Смит Барни».[37]Для наркомана мой брат был очень дисциплинированным. Поэтому он и смог купить дом на островах.

– Кстати о доме – не хочешь туда съездить?

– Хорошая шутка, – саркастически фыркает Дженет.

В гостиной компьютер пробуждается к жизни и приветственно пикает.

– Черт! – бормочет Дженет. – Мой одинокий лесоруб.

– На Багамы. Вместе со мной, – не сдаюсь я. – Поговорим с копами, которые занимались несчастным случаем с Джимми.

– Ты серьезно?

Компьютер продолжает умоляюще попискивать.

– Джек, я не могу себе позволить поездку на острова.

– Я тоже, – легко соглашаюсь я. – Но для Рэйса Мэггада-младшего это пара пустяков.

– Это еще кто? – интересуется Дженет.

– Пожалуйста, поехали со мной. Это не будет стоить тебе ни цента. За все заплатит газета. – Я не стараюсь выпендриться, я пытаюсь убедить самого себя, что у меня получится. По объективным причинам вахта на ниве некрологов не предусматривает расходов. – Ну так как? – спрашиваю я.

– Черт, а ты по ходу не шутишь.

После пятого гудка она встает, чтобы ответить на звонок.

– Пожалуйста, – говорю я. – Если я поеду один, они пошлют меня куда подальше. Там, в Нассау, никогда и не слыхали про мою газету. Но ты его сестра, они обязаны с тобой поговорить.

– Это не значит, что они скажут мне правду.

– Иногда можно многое извлечь из вранья. Подумай об этом и позвони мне.

– Работы полно. После Ларри у меня еще доктор Дэннис из Энн-Арбор и семинарист Пол из Солт-Лейк. Мой первый мормон.

– Я поздно ложусь, – заверяю я.

Я задним ходом выезжаю со стоянки и вижу, что в гостиной Дженет зажигаются осветительные приборы. Шторы задернуты, лишь по краям занавески пробивается яркий свет. Из дома доносится музыка – сегодня королевы парковок танцуют под джаз.

Моя мать знает, когда умер мой отец, но отказывается сказать мне.

– Какая разница? Умер и умер, – говорит она.

Но я хочу знать, когда он опочил, чтобы самому не умереть в том же возрасте – боюсь до чертиков. Матери не нравится эта моя навязчивая идея, и поэтому она отказывается сообщать мне информацию о Джеке Таггере-старшем, который вышел из дома, когда мне было три года, и больше уже не возвращался.

– Отчего он умер? – Этот вопрос я задавал матери не один раз.

– Умер и умер, – обычно отвечает она. – И перестань трястись по этому поводу – это просто смешно.

Мать сохранила только одну фотографию, на которой есть мой отец. Он высокий, у него песочного цвета волосы; на фото он без рубашки и, на мой взгляд, светится здоровьем. Он обнимает мою мать загорелой рукой. Они щурятся от полуденного солнца на пляже в Клируотер – там они жили в то время. Я тоже есть на снимке – крепко сплю в коляске справа от отца.

Однажды я спросил мать, как отец зарабатывал на жизнь, и она ответила: «Плохо. В этом и была проблема». На фото ему лет двадцать пять – тридцать. Это значит, будь он жив по сей день, ему исполнилось бы по меньшей мере шестьдесят восемь, а может, даже семьдесят три. Но он умер – мать не стала бы лгать.

После того как Джек-старший слинял, жизнь для нас не остановилась. Мать как каторжная работала секретарем в суде, но у нее всегда оставалось время для меня и для общения. И хотя она серьезно встречалась с несколькими мужчинами, замуж вышла только после того, как я окончил школу. Я поступил в колледж, потом стал работать в газете и редко думал об отце, пока много лет спустя меня не перевели в раздел Смертей «Юнион-Реджистер». Вот тогда-то у меня и появился нездоровый интерес к смерти; к своей собственной, в частности. Поэтому я позвонил матери в Неаполь, штат Флорида (куда они с моим отчимом переехали, потому что для гольфиста там рай земной), и спросил, жив ли еще мой отец.

– Нет, – спокойно ответила она.