Стамбульский ветер - Алеся Кузнецова

– Как это ужасно.

– После ее смерти я понял: если не уйду сейчас – исчезну окончательно. Не физически. Просто перестану быть собой. И в один день я встал, словно на автомате собрал бумаги, документы, книги. Купил билет. Я не кричал, не обвинял, не требовал. Я просто вышел за дверь и больше не оглядывался. Оставил отцу письмо на рабочем столе. Это не был побег. Это было рождение.

Я долго не отвечала. Просто сидела, держа чашку с остывшим кофе, и смотрела в экран. Мысли путались, а пальцы не слушались. Я ведь тоже когда-то ушла. Только не ради себя… Я убегала, увозя с собой тайну, которая уже жила во мне. Я убегала из-за страха, что повторю судьбу женщины, чье имя тогда не знала. Сесиль…

– Расскажи про свою встречу с матерью. Ты ждал ее столько лет.

– Это было еще более оглушающе, чем те годы, когда я не знал ее имени. Я действительно нашел ее. У меня был только номер банковского счета. Не представляешь чего мне стоило найти ее адрес и узнать место работы. Она была танцовщицей. Работала в балете. Мы были чем-то похожи – в профиле, в форме носа, в выражении взгляда. Я сразу понял, что в нас течет одна кровь, стоило лишь увидеть.

– Ты встретился с ней?

– Нет. Я увидел ее на фотографии. Белое мраморное надгробие на кладбище Монпарнас. Я не успел. Она умерла за два месяца до того, как я приехал в Париж.Слишком поздно. Слишком тихо. Но теперь я хотя бы знал, кем она была. Я ходил туда каждый день и никак не мог найти, хотя заранее выучил план кладбища. Она была не в центральной аллее, а в глубине, среди старых акаций и покосившихся крестов, возле каменной скамьи. Там почти не было цветов, только пара осенних листьев и тонкий солнечный луч, пробившийся сквозь листву. Я сел напротив. И не смог ни заплакать, ни уйти. Просто сидел и смотрел в лицо женщины, которую ждал с детства.

Надо же. – подумала я, – француженка… как удивительно. Эмин был наполовину французом, это объясняло почему он был не похож на всех остальных восточных мужчин. Он вообще был не похож ни на кого. Таких как он в мире больше просто не было. И я потеряла его.

Глава 15. Тот, о ком нельзя говорить

Порыв холодного северного ветра грубо выдернул меня из нашего воображаемого убежища – подоконника в парижском книжном, где только что, казалось, пахло кофе и древними страницами. Этот подоконник стал моей границей – между реальностью и той жизнью, которую мы пишем друг другу между строк. Но Милена снова забыла закрыть окно на кухне. Не понимаю, зачем она его вообще открывает, если на на улице март, а я только что выздоровела. Я вышла и закрыла окно. Милена лишь пожала плечами: "Ой, простите, снова не заметила". Я ничего не ответила, попыталась ей улыбнуться и вернулась в комнату.

Раздражение из-за того, что такая глупость разрушила атмосферу хрупкого воображаемого мира нашей встречи заполняло меня и я не понимала как с ним справиться, чтобы вернуться обратно.

– Куда ты пропала, Даша? Ты здесь? Или я напугал тебя своей историей и ты сбежала в своей московский мир пока я наблюдал за тем, как туман окутывает башни Нотр-дама.

– Прости, я пытаюсь быть хорошей и так стараюсь полюбить девушку сына, что иногда начинаю переигрывать и мне все кажется, что она заметит мое раздражение.

– У тебя есть сын? Мы так много говорили обо мне, а я совсем ничего не знаю о твоей жизни.

Я замерла. Сердце дернулось, будто кто-то резко рванул за тонкую струну, ведущую к самому сердцу. Я же не хотела говорить о Тимуре, но правда вырвалась так случайно и нелепо.

– Да, – написала я, пытаясь унять возникшую дрожь в руках.

– И муж?

– Нет, муж умер, когда сын родился.

– Ты тоже многое пережила и тоже осталась совсем одна… Помнишь у Хемингуэя: «Счастье – это редкость, а вот храбрость – это всегда выбор». И ты выбрала быть храброй. Даже когда у тебя все отняли.

– Теперь мне кажется, что я сама все отдала.

– Мне показалось или в уголках твоих глаз появились слезы? Расскажи мне о твоем сыне. Как его зовут? Сколько ему лет? Опиши его. Так, чтобы я мог представить – словно ты поставила кофе на подоконник рядом с томиком Хемингуэя, в котором я только что нашел фразу для тебя, и достала фотографию – с улыбкой, с гордостью, с любовью. Я уверен: ты гордишься им.

Я сделала паузу. Впервые я не знала, как ответить. Но мне вдруг захотелось, чтобы он увидел Тимура моими глазами. Таким, каким я вижу его каждый день – сильным, тонким, упрямым, удивительно живым.

Я вытерла слезы, набрала в легкие воздух и написала:

– Тимур. Его зовут Тимур.

– Тимур… Красивое имя. В нем – восточный ветер и медное эхо степей или гор. Имя полководца, философа, человека с сильной волей и непростой судьбой. В таких именах, как Тимур, есть вызов. Судьба мальчика с этим именем не может быть обыкновенной.

Я почувствовала, как по спине прошла дрожь.

– Он студент и только что нашел свою первую работу. Он еще не совсем понимает, чего хочет, но я вижу, что он ищет. Не боится пробовать, не боится ошибаться. Он живой. Иногда дерзкий, слишком прямой, но в этом его правда. – Ты улыбаешься сейчас… – Да… – У него твой характер? – Думаю, в чем-то да. Вперемешку с чем-то… не моим. Слишком внутренним, слишком сильным. Как будто в нем есть часть кого-то, кого я давно потеряла.

– Ты говоришь о его отце, который умер. Какая несправедливость…. У меня никогда не было детей. Но есть целая куча племянников.

На этих словах мне стало страшно. Я все ближе подходила к краю правды, за которым – уже не игра. Уже не маска. Я постаралась вернуться к более безопасным темам.

– Он привел мне в дом месяц назад свою невесту и я пытаюсь ужиться с ней в одной квартире. У нас всего две комнаты и маленькая кухня, на которой у каждой вещи было свое место, а теперь я не могу найти иногда даже свою чашку.

– Чашка. Это, действительно, очень важно.

– Не смейся, тебе просто не понять. Ты живешь один