Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

Мещерский прикинул расстояние. Во сколько они вчера были здесь, возле церкви? Где-то около часа ночи. Куприяновой нанесли ножевые ранения примерно за полчаса до ее смерти, так сказал прокурор Костоглазов, ознакомившийся с данными судмедэкспертизы. Они с патрульными не могли увидеть убийцу, потому что его уже давно не было ни в магазине, ни на площади. А камер видеонаблюдения на площади нет. Может, на мэрии установлены? Он напряг зрение, разглядывая фасад. Нет, эти технологии еще не добрались до городка, не по карману они городской казне. Да и зачем там какие-то видеопленки, когда и так известно, кто мог совершить убийство. Фоме вон ясно, что никто, кроме Германа Либлинга, не мог. Утром приехал, вечером подрался в ресторане, а спустя несколько часов ночью зарезал женщину, коротавшую время в пустом магазине в ожидании разных там алкашей, чтобы продать им водку. Герман вполне мог это сделать. Куда-то ведь он отправился после «Чайки», чем-то ведь был занят.

«На нем кровь ее должна быть, – подумал Мещерский, – три удара ножом нанести с такой силой. Столько брызг, потеков в самом магазине. И на нем до фига крови должно было остаться. И всяких там микрочастиц, следов ДНК. Интересно, а отчего его после убийства Ирмы Черкасс на эти самые ДНК не проверили? Хотя время-то какое тогда было. Развал, нищета, у милиции, у прокуратуры в глубинке денег на бензин, на бумагу не хватало, не то что на такие дорогостоящие экспертизы. А свою одежду с кровью Ирмы он догадался уничтожить по-быстрому, выбросить. Одежду ведь так и не нашли тогда… или нашли?»

Ну хорошо, а в чем, собственно, мотив резни? За что Герман Либлинг (в памяти снова всплыл зал «Чайки» и тип, так похожий на актера Хоакина Феникса из всеми сто раз виденного фильма «Гладиатор») мог убить Наталью Куприянову? За то, что узнала его и сообщила о его возвращении городу? Или просто за то, что попалась – одинокая, беззащитная – под горячую руку. «Он был в бешенстве после „Чайки“, вот и сорвал на ней свою ярость. А разве он был в бешенстве? – Мещерский тут же усомнился. – В бешенстве как раз был друг Фома…

Нет, о Фоме я не буду сейчас думать. Это почему же? Просто потому, что не хочу, не могу думать о нем вот так…»

Мещерский помотал головой, словно осу, мысль отгоняя. Герман Либлинг – вот кто убил Куприянову. Зарезал просто потому, что когда-то вот так же зарезал Ирму, которую… которую… По рассказу Фомы, получается, что он ее по-своему любил, желал, добивался. Вот и добился – не доставайся же ты нико…

А в прокуратуре первые лица города прозрачно намекнули, что их устраивает вот такая версия: Куприянова стала жертвой не вернувшегося в город маньяка, а какого-то случайного пропойцы, которому она не отпустила водку в долг. Но ведь пропойцу-то этого еще надо отыскать. Ищи-свищи его. А Герман Либлинг – фигура еще какая заметная. Может, они боятся, что он снова отвертится от обвинения? Вон на какой крутой тачке прикатил, и сестра у него – бизнесменша, следственно, и адвокаты будут ушлые, зубастые, таким палец в рот не клади, с такими в провинциальном тихогородском суде не состязайся.

Нет, нет, тут дело не в этом, а в чем-то другом. Есть какая-то причина, по которой эти трое, вся городская власть – административная, прокурорская и коммерческая, – категорически не желают связывать убийство продавщицы с личностью своего старинного знакомого Германа Либлинга.

Мещерский задумался над сделанным открытием. Но расшифровать его, разложить по полкам пока не мог. В голове отчего-то вертелась «Кондопога». Что там о сходстве с кондопожской ситуацией говорил прокурор Костоглазов, не имея, как он подчеркивал, в виду аспекты экстремизма и национальной нетерпимости? Тогда о какой же нетерпимости могла идти речь в Тихом Городке?

А что ты сам, спросил он себя, видел вчера ночью? Какие выводы сделал ты из того, чему стал свидетелем? Он напряг память. Куприянова… Как она умирала у них на глазах… Мокрое от крови ее платьишко, куртка… В магазине ночью было прохладно, вот она и сидела в куртке. Но неужели вот в такое время в магазин заглядывают покупатели? Выходит, что заглядывают, водочный «шланбой» ночью как раз в самом своем разливе. И в городе знали о том, что она торгует по ночам. Прокурор вон про это упомянул, сетовал еще, что ее не наказывали, не штрафовали. И смотрел он при этом на мэра Шубина, словно укоряя его за… Господи, потому и не штрафовали Куприянову, что помнили в городке, в каких она отношениях некогда была с главой города. Чувствовала она, наверное, себя безнаказанной оттого, что бывший ее школьный бойфренд ей покровительствовал. Интересно, а его жена была в курсе?

Мещерский вспомнил Юлию Шубину. Странно, а ведь там, в салоне красоты, когда Куприянова ворвалась с криком «Он вернулся!», она… Кассиопея и Фома появились мгновением позже, а Куприянова уже вопила что есть мочи: «Он вернулся! Я его узнала!» и обращалась при этом к Юлии Шубиной. Мещерский снова прокрутил в мозгу всю сцену – кажется, к ней, а впрочем, черт его знает, сейчас уже и не вспомнишь, столько всего случилось за это время. Гламурный мирок этот салон, дамское счастье. А Юлия Шубина во время их экскурсии по городу, кажется, вообще говорила, что она не местная, что приехала в город вместе с мужем. Может, она встречалась с Либлингом где-то еще? И об этом знала Куприянова и поэтому ей-то и сообщала о его появлении? Да нет, все это слишком сложно, а потому и неправдоподобно.

Сзади раздался какой-то шорох, но Мещерский не обратил на него внимания.

Ах, как же было бы все просто, если бы в кассе магазина отстуствовала выручка. Или кошелек из сумки Куприяновой был украден. Но он не был украден. Не было только ее мобильного телефона. Если предположить, что его взял убийца, то зачем он ему? Ну, смотря какой убийца. Если, например, оголтелый маньяк… так похожий на маньяка-красавца из фильма «Гладиатор», то… это мог быть своеобразный трофей. Другие-то маньяки со своих жертв трусы снимают, сережки из ушей рвут. Фома вон говорил, что с его сестры в ходе борьбы был сорван пластмассовый браслет. Правда, он так и остался там, на месте убийства. Герман Либлинг