Роскошная изнанка - Валерий Георгиевич Шарапов

– Жестковатенько, – пробормотал Заверин. – Зачем же так про себя?

– А что, в очередной раз про тебя говорить? Бесполезно, раз ты уже не просто непрописанных, ты целый притон покрываешь.

– И все-таки, судя по твоим распоряжениям, с меня подозрения сняты, – едко констатировал Заверин.

– Именно, – вежливо подтвердил капитан, – потому что, если брать под подозрение вообще всех, кто с ней побывал, получится пол-Москвы. А я большой любитель искать под фонарем, так что начнем с мужа. Иди работай.

– Есть. – Заверин направился к двери, капитан уже у порога окликнул:

– Дома телевизор есть?

– На кой ляд он мне?

– Ясно. Свободен.

Глава 10

И снова эти двое шли в полном и грозовом молчании. Правда, теперь это более напоминало ссору супругов: идут, ни слова не говоря друг другу, но это не особо нужно, поскольку каждый знает, что делать.

На этот раз, уже без испрашивания разрешений у Заверина, Андрюха заскочил в лавку при хлебозаводе, потом сгонял в продмаг, где, несмотря на позднее время, его встретили, как родного. Надежда, разбитная разведенка, гладкая, белокожая, с глазами, как черные шары, принялась аккуратно вентилировать вопросы о том, надолго ли он сюда и, главное, кого он так старательно кормит. Она тонко разбиралась в ситуациях и прекрасно видела разницу между тем, когда мужик-никчема берет батон, мелкий частик, десяток яиц и пару «Дружб» и когда интересный молодой человек набивает авоськи всем необходимым для постройки нормального ужина.

Андрюха с отменной деликатностью поведал о том, что он тут еще аж на тринадцать дней. И что сегодня его очередь готовить, а проживает он у друга. Тотчас возникла приятельница Нади, чуть похуже, зато из мясного отдела:

– Молодой друг? Интересный?

– И весьма, – по-заверински двусмысленно, но многообещающе сообщил Денискин.

В итоге он получил из-под прилавка суповой набор – хоть на борщ, хоть на рагу. На втором этаже, несмотря на то что было уже без четверти семь вечера, его встретили радушно и обогатили на бутылку «пшеничной» из-под прилавка, с чисто символической наценкой. Продавщица Варя применила наивную, но толковую военную хитрость, сообщив, что имеется еще и «Букет Молдавии». Андрюха, тонко улыбаясь, пообещал, что обязательно купит, как только будет с кем распивать. Варя, поправив прическу, кокетливо взглянула и взяла его на карандаш.

Олег, как выяснилось, уже решил вопрос с провиантом быстро, дешево и сердито: подогрел щи, наварил картошки, вывалил в нее красной жирной тушенки, а сверху плюхнул поджарку.

Богатый получился стол, так что молчание продлилось лишь до второй рюмки. Андрюха, подшивая Заверинские брюки (чтобы было что на смену рабочим штанам), начал примирительно:

– Да не злись ты на меня. Я ж детдомовский, своего ничего полжизни не было, так что не всегда понимаю, куда можно нос совать, куда нет. Вижу – интересное дело, ну и влез. Извини.

– И ты не сердись. Я сам раскудахтался, как баба, ни с чего, – признался и Заверин. – Смешно, чего только себе не надумал. Следить за мной, ха, кому ж я нужен?

– А я еще так все прибрал. Неужто было заметно?

– Нет, не было.

Андрюха, плюнув на экивоки, откусил нитку и спросил прямо:

– Ты опер?

Заверин ответил в своем духе:

– Так то когда было.

«Ну ничего, клюнет и вынырнет, – успокоился Денискин, – надо чуть обождать».

…Так оно и получилось, пока Андрюха отглаживал свою условную обновку тут же, на диковинной откидывающейся гладильной доске, потом отобрал и пожеванные форменные шкеры Олега, отутюжил и их, и свою ковбойку, и все стиранные, но не глаженные хозяйские рубахи, делая перерывы на полрюмашки.

Заверин восхищался, как ловко получается, а его, мол, тошнит от глажки. Потом постепенно как-то разговорились по-дружески. Не сказать, что хозяин выболтал всю свою подноготную, но рассказал много. Хотя история была не особо захватывающая, просто обидная: отслужил – отучился – вернулся на службу – повздорил с командованием – и спущен, как в нужник, на землю. Фамилию командира, правда, не назвал, а за Яковлева встал стеной:

– О Васильиче плохо не думай. У него не голова, а дом советов, поэтому и трудится на земле, а не в главке, хотя куда достойнее всяких там… ну неважно. В любом случае я у него в долгу: когда меня с Петровки поперли, он меня из петли вынул.

– Вы с ним в Афгане служили?

– Пришлось. Сто третья гвардейская дивизия.

Андрюха, не подумав, переспросил:

– Это что, десант?

– Вот это было обидно, – признался Заверин, улыбаясь все-таки по-доброму, – я ж не всегда такой был, да и он тоже. Хотя погоди, ты ж фото видел.

Непонятно зачем, но Андрюха наврал, что нет. Чуйка подсказала, что так надо. Заверин принес наполовину выпотрошенный альбом. Показывая фотокарточки, Денискину уже знакомые, давал пояснения:

– Вот это я диплом защищаю, в ВЮЗИ. Значение косвенных улик в оперативно-разыскной деятельности.

В голове Андрюхи начинало туманиться, поэтому он еще раз переспросил, что за тема, переварил и уже показал большой палец.

– Ну а вот это мы с Васильичем. – Олег вынул фото, где он был запечатлен, как выяснилось, с Яковлевым.

Да уж, много всего должно было произойти, чтобы этот вот здоровяк, бычок-трехлетка, превратился в пухлого то ли доктора, то ли учителя.

Заверин пояснил, что это запечатлелись, когда приехали в отпуск, «тогда же с Юлькой наконец окрутились», а когда вернулись, обоих «покрошило» в Панджшерском ущелье. Начал припоминать какие-то детали, но замолчал, сказав, что дальше неинтересно. Андрюха, понятно, не настаивал. Заверин отложил альбом, да так удачно, что из него вывалилась как раз та самая карточка, в капитанской форме. Олег взял ее, присматриваясь, точно впервые видел:

– А, ну да. И это ты тоже видел.

– Это видел, – подтвердил Андрюха.

Участковый усмехнулся:

– Из-за этой отдельно взятой… ну ладно. Друг Васильич на амбразуру за меня полез. Выгораживать стал. Потому и группу запретил вызывать, и сам похромал по квартирам опрашивать. Чтобы убедиться, что я, значит, касательства к этому делу не имею. Смешно.

– Ты про Демидову?

– Про нее, – перевернув фотокарточку, он повторил вслух то, что было на ней написано: – «Я только ходил по следам»… а ведь я даже не ходил. Не было у меня с ней ничего, уж можно было бы сообразить, что такой-то я ни к чему. И ведь ни одна падла не верит – ни лучший друг, ни жена. Но оправдываться не стану.

– Оправдываться невиновному ни к чему. Но… это ведь она писала? Ее почерк, я в