Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

встречи с ним брат моего деда, видимо, и решил для себя, что дело не только в гипнозе, внушении и тщательно изучаемой им метапсихологии. Что всего этого НЕДОСТАТОЧНО для тех задач и целей, которые он для себя ставил, решения которых требовали, добивались от него… перед войной Ежов, а потом и другие…

– Органы безопасности пользовались его способностями? – спросила Катя.

– Возможно, точно этого я не знаю, в нашей семье ходили слухи, что он бывал у Абакумова, его перевод в столичный цирк был организован им. Москва аплодировала фокуснику-гипнотизеру. А на Лубянке он был еще и чем-то вроде консультанта, тренера, работал со специальной агентурой, готовил ее… ну, к выполнению задач, выходивших за рамки обычных операций. Он работал над развитием сверхспособностей у тех учеников, которые должны были… с которыми он контактировал в диверсионной школе. Это было связано с так называемым «внушением на расстоянии», с практикой «провоцируемых галлюцинаций», в ходе которых ученик в зависимости от поставленной задачи становился либо «воском», либо «оружием». Или полностью подчинялся воле того, кто им управлял, мог кинуться в огонь, не чувствуя боли и не испытывая никаких для себя последствий, превратиться в камикадзе, или же сам получал часть той силы, что… Нет, с этим как раз дело буксовало, – Симон криво усмехнулся. – Брат моего деда понимал, что для обретения настоящей силы, истинной власти, что подчиняет себе время, реальность, жизнь, смерть, – для этого гипноза, метапсихологии, психоанализа недостаточно. Тут требуется нечто иное. То, что искал, нашел и тайно практиковал в Париже оккультист Поль Седир, практиковал до тех пор, пока ЭТО не вырвалось у него из-под контроля и не сломало ему шею.

Катя подумала: пленка в диктофоне не закончилась ли?

– Знаете, кому, по старым преданиям, ломали шею? – улыбнулся Симон. – Колдунам. Чародеям. Седир был колдуном, и об этом знали все разведки Европы. ГПУ послало брата моего деда – совсем еще молодого артиста цирка в Париж учиться.

– Откуда вашей семье все это стало известно? Такие вещи в те времена не рассказывали даже близким родственникам, – перебила Катя. – Да и сейчас не расскажут.

– Когда брат деда понял то, что я сейчас попытался вам объяснить, он… обратился за помощью к деду. Он предложил ему… он предложил ему… Власть, которую он хотел получить не совсем традиционным, совсем не научным, не материалистическим путем, не предполагает дележа. Но он предложил деду этот дележ и рассказал ему все. Взамен он потребовал моего отца – тому тогда было двенадцать лет, возраст еще вполне подходящий для того, что он задумал сделать. Ему нужен был ребенок, понимаете? Когда мой дед узнал, что его брат уготовил своему племяннику, он… Знаете, где они сидели в тот момент? В коммерческом ресторане на улице Горького. После войны были такие модные шикарные. Этот располагался напротив станции метро «Маяковская», мой дед потом даже близко туда, на ту сторону Тверской, не ступал. Он ударил брата прямо там, за столиком, разбил ему в кровь физиономию. Он убил бы его в ресторане, он потом говорил моему отцу, что лучше бы ему тогда убить его – отсидел бы свое в лагере на Колыме, и все, все для нашей семьи закончилось бы еще в сорок седьмом. Но их разняли официанты, вызвали милицию. Они попали в отделение, а там никто из них не сказал правды. Все было представлено как обычный пьяный дебош. Газета «Вечерка» тиснула фельетон о том, как «отдыхают» известные артисты цирка. Мой дед с того вечера перестал общаться со своим братом. Запретил моему отцу, мальчишке, даже в уборной одной цирковой с ним находиться.

Вскоре после ссоры брат моего деда отыскал для себя где-то на периферии новую ассистентку. Он никогда не был женат, но все его прежние ассистентки автоматически становились его любовницами. Эта – ее звали Ася, она тоже не была исключением. Он выбрал ее только потому, что у нее были дети от первого брака: мальчишка и девчонка, маленькие еще, но вполне для него пригодные. Эта самая Ася полностью подпала под его влияние. О, он это умел – влиять, и не только на женщин! Его использовали, чтобы он влиял в тридцать седьмом на «врагов народа», обрабатывал их с помощью гипноза и своей зеркальной магии, готовил к знаменитым «открытым процессам», которые потом смотрела в кинохронике вся страна. Они признавались во всем, а ведь до сих пор удивляются – как это они, такие несгибаемые борцы, политкаторжане, марксисты, и так покорно, так трусливо держались, брали на себя все самые нелепые обвинения. Почти все они до суда общались не только со следователями, но и с ним. Они становились «воском», воля их была парализована. Так как же ему – такому умельцу, чародею, было не подчинить своей воле простую бабу, заставить ее забыть свой материнский долг, заставить ее отдать ему дочь и сына для последнего, самого главного ритуала зеркал…

– К тому, что ты сам ночью оказался у провала с двумя пацанами, какое все это имеет отношение? – спросил Шапкин.

– А ты не догадываешься? – Симон ответил ему в тон и на «ты», уже без малейшей истерики, спокойно и внятно. – Ты же местный, ты здесь вырос. Как и эти двое, ты сам наверняка в детстве туда с мальчишками лазил. Вас ведь что-то всегда тянуло туда? Влекло? Что? Может, сам вспомнишь?

– Сказки. Ты сказочник, парень.

– Эти сказки погубили мою семью. Мой отец умирал у меня на руках. Знаешь, что… знаешь, кого он видел перед смертью? Он кричал, как будто его рвали на части, весь почернел, стискивал от боли кулаки так, что ногти вонзались в ладони. Врачи мне говорили – рак, у него рак. А он кричал мне, что это «они пришли за мной». А ведь он даже не был ни в чем виноват, он был мальчик, когда это случилось. Он всего-навсего был ЕГО племянник, из его рода. Из нашего проклятого рода…

«БЕЗУМИЕ… ШИЗОФРЕНИЯ… ВОТ КАК ЭТО ВЫГЛЯДИТ НА ПРАКТИКЕ, – подумала Катя. – А ведь когда мы с ним ехали в машине, он выглядел вполне нормальным. Нет, все же что-то в нем я уже тогда почувствовала…»

Безумцев не стоит поощрять в их фантазиях. На профессиональном уровне Катя хорошо это усвоила когда-то. Но на чисто житейском, женском, подсознательном уровне ей хотелось знать – что же было дальше, пусть он, Семен Трущак, ВСЕ ЭТО ВЫДУМЫВАЕТ, пусть он лжет, заговаривается, грезит, заметает следы, путает карты, путает следствие, но все-таки, НЕ ПООЩРЯЯ БЕЗУМЦА, БЕЗУМНО ХОЧЕТСЯ ПОНЯТЬ,