Фарт - Борис Седов

Арабы считают, что сон – это естественное состояние человека. Адам, пребывая в эдемском саду, находился в состоянии сна, и только извлеченная из его тела Ева пробудила его. И на хрена, спрашивается, пробудила? – чтобы увлечь за собой в бездну греха?

Длинные, от горизонта до горизонта, зеленые волны накатывали на плоский берег и, теряя разбег, таяли в желтом песке. В синем небе ослепительно горело белое солнце, и многоцветная яркость жаркого калифорнийского дня казалась нереальной после безжизненных грязных полутеней Бутырской тюрьмы, в которой я то ли был еще вчера, то ли уже не был…

Стремительность событий, произошедших в течение последних пяти дней, не давала мне трезво осмыслить их и, успокоившись, подумать – да, это было, но оно уже кончилось. Поэтому я гасил все еще несущийся внутри меня вихрь соображений и чувств старым испытанным способом. В моем организме уже булькали четыре бутылки «Туборга», еще восемь плавали в пластмассовом ящике со льдом, который стоял в тени под большим цветным зонтиком, а в бунгало, в огромном, как пивной ларек, холодильнике, их было столько, что и не сосчитать. Я лежал на просторной подстилке, жгучее солнце прижимало меня к песку, будто надеясь высушить до состояния газетного листа, в ногах плескался и шумел океан, пытаясь добраться до меня, а где-то рядом, в бунгало, которое Костя снял по случаю нашего приезда, копошилась Рита.

Она затеяла какие-то кухонные интриги, пообещав приготовить нечто такое, чего мы с Костей еще не пробовали. Я не возражал, а Кости вообще не было. Он с самого утра отвалил в Лос-Анджелес, где его ждала мулатистая зазноба. Я предупредил его, напомнив американскую поговорку: «С черненькой поведешься – обратно не вернешься», но он только отмахнулся, сказав, что, во-первых, она не такая уж и черненькая, а во-вторых – если он найдет с ней долгожданный рай, то на хрена тогда мы все ему нужны. Я не нашел чем ему тут возразить, и Костя, довольный, забрался в двухцветный открытый «БМВ» и уехал.

Бунгало, в котором мы предавались кратковременному безделью, стояло в сотне метров от берега океана, на небольшом пригорке, заросшем травой и кустарником. Таких строений в этой части побережья было полным-полно, и в каждом из них жили такие же, как мы, любители праздного ничегонеделания, «dolce far niente», как говорил сосед-итальянец. Иногда мы видели их, и все они делали то же, что и мы. Выйдя из дорогой лачуги, соискатель покоя и удовольствий проходил несколько шагов и падал. Либо на песок, либо в океан. Некоторые поступали иначе – выскочив из бунгало, они с криком и смехом бежали к воде, таща яркую пластиковую доску. На мой взгляд, это было буйным вариантом распространенного в этих местах помешательства.

Началось это все, по-моему, с фильма «На гребне волны», где мужественный герой Патрика Суэйзи разумно распределял время между совершением правонарушений и лихим серфингом на гребнях тихоокеанских волн. С тех пор американские парни, чтобы почувствовать себя Парнями с большой буквы, хотя бы раз в год брали под мышку пластмассовый атрибут крутого рассекателя прибоев и направлялись в сторону ближайшего водоема, имеющего хоть какое-то подобие волны. Прыщавые младшие клерки из солидных компаний на трясущихся от ежедневного джоггинга ногах неловко балансировали на неустойчивом пластике под восторженными взглядами архивных барышень или приехавших из провинции кузин, с надеждой ожидая внезапного ухудшения погоды или какого-нибудь природного катаклизма, позволяющего, не теряя лица, укрыться под гостеприимной крышей ближайшего бара или, что еще лучше, остаток дня спасать свою подружку от непогоды в своей холостяцкой квартирке, где плита, раковина и раскладная кровать находятся в опасной близости друг от друга…

Жара, царившая в эти дни на калифорнийском берегу, на мой взгляд, располагала больше к лени и неподвижности, чем к резвым забавам, и я поступал так, как мне было приятнее. А именно – лежал под горячими лучами солнца и думал о том, что будет, когда оно превратится в сверхновую. Говорят, что тогда оно сначала распухнет до самой орбиты Земли, а потом сожмется в невидимый черный комок, который будет жадно втягивать в себя все, что окажется поблизости. Это вроде бы и называется черной дырой. Я не силен в астрономии, поэтому не разбираюсь в таких вещах, но одно было ясно – не будет тут никакого пляжа, океан испарится, как плевок на утюге, а главное – никто этого грандиозного шоу не увидит.

Есть такие острова в Океании, где, как говорят знающие, побывавшие там люди, местное население не делает ничего, то есть вообще ничего, Ничего с самой большой буквы. Они просто лежат целыми днями на своих островных пляжах, океан покорным щенком ласково лижет им пятки. А они лежат и ждут, когда с дерева упадет кокос или какой другой пригодный в пищу орех, тогда они лениво поднимаются и нехотя поглощают упавшую пищу. Они не работают, потому что жарко, лень и незачем – все, что нужно для жизни, произрастает само, без участия человека, а может быть, именно потому, что человек не вторгается в плодотворную работу Земли. Они счастливы, потому что все, что им нужно, у них есть, а то, чего у них нет, – им не нужно. Надо будет как-нибудь побывать на этих островах, лениво подумал я, полежать на песке рядом с островитянами, поболтать с ними о смысле жизни и насладиться райской праздностью свободного человека. Чем, собственно, я и сейчас наслаждаюсь, не уезжая на далекие неведомые острова…

Я лежал уже второй час и подумал, что, открыв глаза, увижу себя в виде пережаренной колбаски. Кулинарно-гастрономические ассоциации усиливали ароматы, которые редкий и легкий ветерок навевал из бунгало. Коричневая, лежащая на рашпере колбаска, жирный мясной сок которой с шипением капает на раскаленные угли, сменилась образом шашлыка, я даже услышал запах вишневых полешек, которые знатоки подкладывают в грамотный – из яблоневых чурочек – костерок. Я перевернулся на спину и напоследок вспомнил, что на Руси шашлык называли «верченое мясо». Хотел улыбнуться, но поленился. Весь окружающий мир представлялся мне в виде… Точнее сказать – он никак мне не представлялся. Его будто не было. Только я и солнце. И где-то рядом – океан. И все это даже не на какой-то там Земле, а просто в пространстве. Это и было тем самым блаженным умопомрачением, ради которого знающие люди регулярно бросают все и устремляются на жаркие берега теплых морей. Я наконец достиг этого состояния, и приобретенный в прошлых воплощениях опыт подсказал мне, что делать теперь.

Собрав все силы, я напрягся и открыл глаза.

На мне были черные очки, поэтому солнце, бьющее мне прямо в лицо, не ослепило меня, а лишь заставило слегка прищуриться. Перевернувшись на живот, я подобрал под себя конечности и, пошатываясь, встал. Сориетировавшись, я неверными шагами, утопая в предательском песке, дошел до воды и, сделав еще несколько шагов, упал лицом вниз. Теплые воды океана объяли меня, как говорится, до глубины души моей. Убийственная жара пропала, а вместо нее, когда я открыл глаза, вокруг меня было зеленоватое пространство, по которому перебегали тени и отражения волн, игравших на поверхности.

Я посмотрел на свои руки, упершиеся в песчаное дно, и увидел, что на тыльной стороне правой ладони уже устроился маленький краб, который, подняв миниатюрные клешни, смотрел на меня своими перископами. Почувствовав, что заканчивается воздух, я поднял голову над водой и сделал глубокий вдох. Полусонное обалдение пропало, и вместо него я теперь чувствовал пронизывающую меня насквозь радость бытия, которая растянула мои губы в идиотской улыбке.