Заговор патрициев, или Тени в бронзе - Линдсей Дэвис

В Колонне у верховного жреца был дом, примыкающий к храму. Обычное дело: просторный, солнечный, хорошо оборудованный — как на морском курорте. Каменная кладка снаружи выцвела, а балюстрада потеряла свой вид изза непогоды. Окна были маленькими и хорошо защищали помещение; у дверей находилось массивное крыльцо. Внутри висел позолоченный канделябр, стояла легкая мебель, которую можно было в любой день вынести на улицу, и висели фонари на случай шторма в неспокойную ночь.

Когда хлопнула дверь, несколько рабынь в замешательстве высунули головы, как будто Гордиан слишком рано пришел домой на обед. Красивая обстановка никак не отражала стиль так называемого управляющего Мило, поэтому я решил, что на самом деле хозяйство вели эти трудолюбивые женщины. Дом был хорошо проветрен, а воздух в нем свеж, как лаванда. Я слышал, как по мокрым полам шуршали веники, и почувствовал запах жареной печени — возможно, эти лакомые кусочки понтифик оставил себе во время предыдущего жертвоприношения. Каждый жрец, знающий свое дело, берет отборные куски: это лучшая причина выполнять обязанности жреца из всех, какие я знаю.

Гордиан быстро провел меня в комнату. Всюду лежали подушки, а в серванте среди серебряных чаш и графинов стояли маленькие вазочки с дикими цветами. Вот плоды государственной измены: привлекательная загородная жизнь.

— Сенатор, я Дидий Фалько. — Никаких признаков, что меня узнали. Я подал свой паспорт; Гордиан посмотрел его. — Я оставил вашего управляющего в Кротоне, привязанным к кровати.

Гордиан скинул свое одеяние. Он казался расстроенным, все еще чувствуя за него свою ответственность.

— Его ктонибудь найдет?

— Это зависит от того, как часто работники мансиона пересчитывают одеяла.

Он еще больше задумался.

— Тебе удалось одолеть Мило?

— Я ударил его каменной вазой.

— Но зачем?

— Он думал, что я шпион, — пожаловался я, давая жрецу понять что некомпетентность его управляющего заставила меня закипеть от злости. — Мило делает хорошую репутацию своему дешевому спортивному залу, но нужно тренировать его мозги! Быть придворным посыльным — неблагодарное дело. На меня набросились герои Гомера, продающие цыплят на рынке Кротона, потом напал ваш тупой работник…

Я получал большое удовольствие от этой тирады. Нужно было установить свою власть. Знатное происхождение Гордиана означало, что он всегда мог рассчитывать на поддержку сената; я работал на Веспасиана, и если бы я расстроил сенатора — пусть даже и предателя — то не смог бы больше действовать от имени императора.

— Мило утверждал, что вы не будете со мной говорить. При всем уважении к вам, сенатор, это бессмысленно и оскорбительно для императора. Вернувшись в Рим, мне будет нечего сказать Веспасиану, кроме того, что нужно хорошенько встряхнуть его города в Великой Греции, поскольку понтифик храма Геры слишком упрям, чтобы узнать судьбу своего старшего брата.

— Какую судьбу? — Курций Гордиан смотрел на меня с презрением. — Мой брат стал заложником? Веспасиан мне угрожает?

— Для этого уже слишком поздно, сенатор. Вы со своим братом нашли повод для ссоры с кемто гораздо менее деликатным.

Затем, добившись, наконец, его полного внимания одним ярким предложением я описал пожар в храме.

* * *

Гордиан сидел на широком стуле. Он усадил свое неуклюжее тело в ближайшее место, куда смог приткнуться с минимальными усилиями. Когда я рассказал ему о смерти Курция Лонгина, он невольно вздрогнул, опустившись своими тяжелыми ногами на пол. Потом на него накатилась безумная волна чувств от ужасной кончины его брата. Сенатор стоял, неловко скривившись, не в состоянии поверить в эту трагедию, когда на него смотрел незнакомый человек.

Будучи хорошо воспитанным, я тихо вышел из комнаты, оставив его одного, пока сам ходил за порфировой урной. Несколько минут я постоял на улице рядом со своим мулом, тихонько поглаживая животное, пока смотрел на море и наслаждался теплыми лучами солнца. Тяжелая утрата, поразившая этот дом, не имела ко мне никакого отношения, однако, объявив о ней, я посочувствовал Гордиану. Я снял веревку, которой была связана огромная урна, заглянул внутрь и быстро закрыл крышку.

Прах человеческого существа кажется очень скудным.

Когда я снова вошел в комнату, Гордиан с большим трудом поднялся на ноги. Я освободил маленький столик, чтобы поставить урну с прахом его брата. Он покраснел от вспышки гнева, но потом постарался скрыть свои страдания, изменив выражение лица.

— Каков ответ Веспасиана?

— Сенатор? — Я огляделся вокруг, пытаясь найти место для чернильниц и тарелочек с фисташками, которые подвинул, чтобы пристроить урну.

— Моего брата вызвали в Рим, чтобы он объяснил нашу позицию…

— Император не говорил с ним, — перебил я. Я поставил то, что мешало, с краю на полку. — Веспасиан приказал устроить вашему брату славные похороны, и он сам, — сухо отметил я, — заплатил за эту урну. Когда вы придете в себя, я попробую объяснить…

Жрец Геры схватил маленький бронзовый колокольчик и с отчаянной жестокостью зазвонил в него.

— Убирайся из моего дома!

Ну, я и не ожидал, что меня попросят остаться на обед.

Обитатели этого дома стали сбегаться в комнату, но остановились, увидев, насколько потрясен жрец. Пока он не успел приказать им выставить меня, я заставил его услышать факты:

— Курций Гордиан, ваш брат пал жертвой вольноотпущенника, связанного с Атием Пертинаксом Марцеллом. Вы поймете, как умер Пертинакс. Повидимому, обвиняя сообщников своего старого господина, этот Барнаб убил вашего брата; теперь он может прийти за вами! Сенатор, я здесь для того, чтобы передать вам императорское расположение. Вам понадобится девять дней для официального траура. После этого я надеюсь с вами увидеться.