Последний Туарег - Альберто Васкес-Фигероа

– Почему ты уверен, что они придут поодиночке?

– Потому что туарег, который чувствует, что за ним охотятся, обычно путешествует один, оставляет своего скакуна, прячется днем и идет ночью.

– В этом есть определенная логика, учитывая, как здесь всё открыто, и что тебя могут увидеть издалека.

– Это абсолютно логично: как только тебя обнаружат, ты уже мертвец. Уверяю тебя, если кто-то из людей Омара доберется сюда, это будет ночью. И тогда у меня будет двойное преимущество, потому что я смогу видеть его, а он меня – нет.

Пилот покачал головой, сел на камень, выкурил сигару в молчании, осматривая скалистую местность, и пробормотал:

– Ты как одна из этих проклятых змей, которые всегда знают, что сделает их жертва. Я бы не хотел иметь тебя врагом. Каково это – убивать кого-то, зная, что он не может защититься?

– Я стараюсь ничего не чувствовать. Это приказ, как и миллионы приказов, отданных солдатам на протяжении истории.

– Ну, я бы не хотел быть на твоем месте, – сухо заметил он.

– Думаешь, мне это нравится? – раздраженно спросил спутник. – Каждый раз, когда я нажимаю на спусковой крючок, у меня внутри всё переворачивается. А теперь тебе лучше уходить, потому что начинает темнеть.

Сомалиец решительно покачал головой.

– Я предпочту остаться здесь на ночь. Если взлечу сейчас, рискую, что стемнеет до того, как я доберусь до Кидаля, ближайшего аэропорта. Утром вылечу и заодно проверю двигатель – он иногда кашляет, и я подозреваю, что ему не понравилось столько времени висеть вниз головой.

– Но если кто-то из людей Омара придет этой ночью, ты окажешься в опасности.

– Глупости! – презрительно отозвался он. – Мы прошли почти восемьдесят километров, и даже на полном скаку они не смогут добраться сюда раньше полудня.

Вернувшись к самолету, туарег с удивлением наблюдал, с какой ловкостью чернокожий копается в сложнейшем механизме, и не удержался от комментария:

– Не понимаю, как ты можешь проводить полжизни в этом хламе, который может рухнуть, как только ослабнет какой-нибудь болт.

– Поэтому важно, чтобы болты были крепко затянуты, – просто ответил тот, вытирая руки грязной тряпкой. – Имей в виду, что полвека назад «Цессна» как эта держалась в воздухе шестьдесят шесть дней, не касаясь земли.

– Шестьдесят шесть дней без остановки? – скептически переспросил туарег. – Это абсолютно невозможно!

– Возможно, – уверенно заявил механик, возвращаясь к мотору. – Она побила мировой рекорд пребывания в воздухе, чтобы прорекламировать казино в Лас-Вегасе.

– Это кажется верхом глупости.

– Американцы любят такие глупости, но иногда они приносят пользу. Не знаю, убедили ли они игроков прийти в казино, но миллионы людей поверили в надежность двигателя, который может работать полторы тысячи часов подряд.

– И откуда они брали топливо?

– Два пилота сменяли друг друга, иногда пролетая рядом с дорогой, откуда машина доставляла им бензин, воду и еду.

Туарег больше ничего не спрашивал, лишь отошел в сторону, сел и задумался о том, насколько абсурден мир, где за шестьдесят шесть дней, пока самолет кружил в воздухе, тысячи детей могли умереть от голода.

После скромного ужина, при свете растущей луны, он поделился своими мыслями с изможденным сомалийцем, на что тот ответил:

– Почему, как ты думаешь, я покинул Сомали? Настал момент, когда я больше не мог видеть, как на оружие тратят в тысячу раз больше, чем на воду, тогда как страна страдала от одной из самых жестоких засух.

– Здесь тоже все чаще бывают засухи, и на оружие тратят всё больше.

– Разница в том, что у Сомали длинное побережье. Можно было бы использовать сильные ветры, чтобы поднимать морскую воду в горы на севере. Она бы падала вниз, вырабатывая электричество, опреснялась, и тогда огромный регион стал бы пригодным для жизни. Но никто ничего не делает. А исламская джихадистская группировка угрожает убить того, кто попытается, потому что современные технологии противоречат воле Аллаха. Эти ублюдки не стесняются использовать ракеты, но отвергают мельницы, которые могут спасти тысячи детей. Поэтому я добровольно присоединился к вам, узнав, что вы с ними сражаетесь.

– Ты ввязался в такую же бесполезную борьбу, как и я. За каждого убитого джихадиста рождается шесть.

– Я знаю. Но разница в том, что я смогу уйти, когда захочу, а ты не можешь. – Скелетоподобный сомалиец снова закурил сигару и спросил: – Что ты чувствуешь, зная, что бы ты ни делал, ты никогда не победишь?

– Стараюсь об этом не думать.

– И получается?

Ответ задержался, но был абсолютно честным:

– Нет. Конечно, нет. Я мечтал купить грузовик, жениться, завести детей, но мой дед говорил, что расстояние между мечтой и реальностью больше, чем самый большой из пустынь.

10

Это был долгий, приятный и познавательный вечер, так как сомалиец участвовал во множестве вооружённых операций, сменил бесчисленное количество профессий и побывал в значительной части мира. Он много знал о том, как жить и летать, включая искусство аварийных посадок.

– На самом деле всё очень просто, – объяснил он, убеждая устроить ловушку для Омара аль-Кебира. – Всё, что нужно сделать, это остановить самолёт в подходящем месте, установить винт строго горизонтально, чтобы он не касался земли, и вырыть яму под мотором. Затем поднимаем хвост гидравлическим домкратом и фиксируем колёса, чтобы со стороны казалось, будто самолёт врезался носом в землю и стал непригодным. В Сомали мы использовали этот трюк для ловли бандитов, пока они не разгадали его и не занялись пиратством, которое оказалось куда более прибыльным.

Очевидно, этот простой трюк привёл к тому, что на трёх наёмников стало меньше, и, возможно, ознаменовал конец Омара аль-Кебира как лидера вооружённой банды. Однако в тот вечер Гасель откровенно признал, что «у него были серьёзные сомнения в эффективности системы, пока он находился в засаде, позволяя врагам приблизиться».

– На мгновение я испугался, что они решат атаковать, – сказал он. – А в таком случае нам пришлось бы очень туго.

– Имей в виду, что человек, умирающий от голода, будет бороться за кусок хлеба, но тот, кто умирает от жажды, не будет бороться за бутылку воды, которая может пролиться. Он предпочтет договориться, и это говорит тебе человек, родившийся в стране самых страшных засух.

– Мы тоже многое знаем о жажде, – заметил туарег. – Не забывай, что мы живем в величайшей пустыне.

– Я не забываю, – без всякого колебания признал Амейней. – Но туареги приспособились к пустыне тысячи лет назад, а плотность вашего населения минимальна, тогда как в Сомали были очень плодородные районы, которые засухи лишили урожая, и жители этих мест не смогли справиться с катастрофической ситуацией. Самое