Наркомэр - Николай Аникин

Вот, значит, что получается. Опять все то же самое. Старое дерьмо. Если его даже подсахарить, слаще оно не станет.

— А Шура Хромовый?

Но парень лишь мотал головой: он бы знал. Козел этот, овощной деятель, затеял все. И ребят подставил. Как видно, есть за что бороться. И добавил:

— За сведения отвечаю. Только отпусти, ради бога. Не убивай. Еще жить хочется. Деток наклепать. Родню поднять…

— Сдается мне — врешь ты все. Лапшу дяденьке повесил на уши и доволен. Спагетти…

И пуля вдруг клюнула древесину рядом с Мишиным задом.

— Ты чо, дядя, охренел, в натуре?!

— Свистеть не надо…

— Говорю, он. И еще несколько «быков». В авторитете, без понтов. Мэру он вроде как до лампочки вообще-то. Мэр следит за порядком, чтобы все по понятиям выходило, а этот рвется на волю.

Парень не врал. Редкий человек найдется, чтобы под прицелом щуриться и чужие интересы при этом прикрывать. Не каждый на такое способен. И этот тоже не способен. Может, он даже раскаялся. Прозрение — оно вдруг наступает. Неожиданно. Ведь молод еще. Молоко на губах не обсохло, а все туда же, за бабками. Тонны «зеленых» за каждым углом мерещатся.

— Рвется на волю, говоришь?

Парень кивнул. Его жизнь целиком теперь зависела от бородатого дядьки. Кто знает, возьмет да шмальнет напоследок из «волыны» — и полетишь к праотцам. Все-таки на мать его руку подняли. Ему же теперь никого не жалко — на морде написано. Перегородил дорогу и коня своего подсунул. Они и клюнули, сопливые. Зря он согласился, Мишка Гусаров…

Михалыч тоже задумался: что с парнем делать? Ведь побежит сломя голову шефу своему докладывать — так и так, перебил, козляра, наших всех. Один я остался. Совсем оборзел, гад подколодный. Как раз в том самом месте, куда их послали. Маленько не доехали. Вот…

Задал парень Михалычу проблему.

— У меня еще вопрос, — сказал он. — Находился ли ты на катере в Дубровской протоке недели полторы назад?

Нет, не находился, оказывается. Не было его там. Он и воды-то боится. Из этих кто-то упоминал, но он не вдавался в подробности. Утопили, говорят, мужика какого-то по заданию Бориса.

— Эти, говоришь?

— Эти…

— Тогда полезай туда же, в багажник, и не высовывайся…

Михалыч сел за руль, запустил двигатель и попятился назад. Затем, съехав с дороги, принялся петлять по бездорожью, лавируя меж сосен и берез. Потом вышел из машины и ушел, а вскоре вернулся с каким-то типом. У того в руках оказалось помповое ружье. Кончать, наверно, решили Гусарова. Рация в салоне по-прежнему молчала.

Мужики сели в машину и поехали в обратном направлении. Завезут в дебри и там кончат. А что он может сделать? Он может только просить о помиловании, о снисхождении, но они же не суд присяжных. Им самим бы выйти сухими из воды. Вот и мочканут сейчас Михаила Гусарова, двадцати четырех лет от роду.

— Этого ты куда собрался девать? — спросил старший.

— Пока не решил, — произнес бородатый. — Утоплю, может, в болоте где-нибудь по пути, — и хитро подмигнул старшему.

Ментяра проклятый, не решил он еще. Знал бы он, как жить человеку хочется! Он готов все без остатка забыть и смыться завтра же из Матросовки. Он может залезть хоть по шею в болото и сидеть там в обнимку с жабами. Но ведь не отпустят. Прикончат! Ведь Миша Гусаров свидетель.

— Белый! Белый! Я Серый! Ответь мне! Прием!..

Бородач остановил машину у завала, вывел из багажного отсека пленника и приказал:

— Ни слова о случившемся. Говори, что находитесь пока что в пригороде. Пудри мозги, если жить хочешь.

Конечно, парень хочет. Он согласен и выхватил рацию из рук.

— Слушаю…

— Где Белый?

— Отошел… В кустах он с ребятами.

— Где находитесь? Решили проблему?

— В Пригородном мы пока что. Еще только выехали, колеса меняли… Все четыре…

Колеса они меняли. Серый был недоволен.

— Кто такой? — спросил Михалыч.

— Конь это. Рыжий…

— Тогда поехали.

Михалыч простился с дядей. Егорыч заберет из леса Резидента и приберется на месте. Там всего-то — лес с дороги убрать. Дядя согласился и сморщил лицо.

Через час, сделав гигантский крюк по асфальтовой дороге вдоль Оби и повернув на тракт, джип «Чероки» остановился. Отсюда до города оставалось полсотни километров. Дорога на Матросовку уходила влево. И это было не по пути, однако Михалыч все-таки повернул на нее, затем, проехав еще сотню метров, повернул на проселочную дорогу, ведущую в лес. Пассажир не на шутку взволновался.

— Сделай еще одолжение — свяжись со своим Серым. Скажи, из кустов они так и не вернулись, но к тебе пристает какой-то мент и требует ехать за ним на пост ГАИ. Точнее, в отдел.

Миша Гусаров согласился. Он был благодарен этому человеку еще и за то, что не пришлось всю дорогу ехать в узком отсеке вместе с покойниками, с привязанными к ручке двери руками. Но для чего надо было съезжать с дороги? И он спросил об этом прямо.

— Выгрузить этих надо, — сумрачно произнес Кожемякин и протянул рацию Гусарову. Тот вызвал шефа, наверняка оторвав от важного дела, и сообщил о случившемся: мент пристает на дороге.

— Ну так поезжай за ним! Я тоже туда подъеду! — проорал Конь Рыжий и отключился. Он экономил на всем. В том числе на переговорах.

Оба они вышли из машины. Михалыч открыл заднюю дверь. Гусарову вновь досталась черная работа.

— Ты должен понимать, что мне нужна машина, — говорил Михалыч. — Не могу же я с трупами в салоне ехать в город. Сегодня же здесь будет группа и здесь приберутся. Не беспокойся. Позвоню сразу же…

Гусаров затянулся сигаретой. Руки у него тряслись.

— Пока, Миша! — сказал Михалыч. — Я тебе обязательно позвоню. Твой телефон у меня здесь, — и показал пальцем в голову. — Не подведешь? Не позабудешь? Спрячься и сиди, пока климат не изменится…

Машина вышла на дорогу и пошла набирать скорость в сторону Ушайска, а Мишка Гусаров вприпрыжку засеменил к дому, к хозяйству. Подумаешь, каких-то двадцать километров всего. Зато живой, как никогда. Глядишь, подвезет кто-нибудь. Хотелось вымыться в бане. Конечно, он будет сидеть хоть до морковкина заговенья. Ему это не к спеху. Только бы покойников на него не повесили, а там видно будет. Гусар не верил в чудеса: отпустил за просто так и даже расписку не взял.