Кабул – Нью-Йорк - Виталий Леонидович Волков

Я стараюсь разобраться, чем мог спугнуть Войтович. Просьбой свести с писателем? Снова приходит мысль, что его в природе нет. Турция в ноябре…

Пускаю в ход последний, грубый аргумент: без встречи на Балашова не хватит места в моем каталоге. Издатель торопит, а буква «Б» и без него плотно заселена — взять хотя бы Болмута из того же Кельна!

Она смеется. Отвечает, что если на Балашова и может не хватить места в каталоге, то для нее, нахаленка, наверняка найдется уголок в моем сердце. Она обещает рандеву. Весной. И что прикажете делать?

* * *

Черный Саат заблуждался, подозревая неусыпного Пустынника у себя за плечом. Пока полицейские лениво вели поиск очередного пропавшего старика, число которым — легион, афганец перебрался в Голландию, а оттуда вылетел в Турцию. В Стамбуле Моисей Шток прошел паспортный контроль. К тому моменту, когда в Германии ведомства все же разобрались, что больной, исчезнувший у Иоаннитов, и исчезнувший еврейский эммигрант из Фрехена — это одно лицо, человек с фамилией Шток перестал существовать, равно как и его красный паспорт. Вместо него в конце весны 2006 года в Анкаре появился иранский торговец и кинопродюсер. (Имя называть не стану, оно мало что скажет вам.) Он арендовал небольшой офис в столице, открыл счет в банке, и вскоре туда поступили деньги. Сумма говорила о том, что пожилой предприниматель не нажил миллионов, а трудится, дабы прокормить себя и семью. В офисе работал сперва он один, позже стал приходить подручный из турок. Интерес местных властей к нему на этом угас и вновь вспыхнул лишь в августе, когда приглашения в Анкару на некий семинар стали получать по всему миру известные врачи, психотерапевты и конфликтологи, а также адвокаты, философы, богословы, писатели.

Око надзирающее насторожила не столько тема (хотя того, кто ее выдумал, самого следовало бы препроводить в психушку), сколько отсутствие персонифицированного оргкомитета. Вместо того чтобы обозначить звучное имя человека, решившегося пригласить столь солидных людей, те, кто рассылал письма, расписывали прелести отдыха в ноябрьском Мармарисе и обещали в непринужденной обстановке реформировать ООН!

Власти и не думали беспокоиться по поводу каких-либо политических подвохов. Их занимал лишь вопрос, в чем смысл махинации, которая здесь замышлялась.

Агенты проверили, действительно ли в Мармарисе на указанное время снят отель, и были изрядно удивлены, получив подтверждение. Они проявили усердие, проследили путь проплаченного за гостиницу счета, но путь этот вывел на уже известного им иранца.

И тут кому-то из агентов в голову пришла разгадка сего ребуса: это же киношники замыслили шутку, нечто вроде шоу двойников! Око надзирающее успокоилось, хотя и решило в ноябре проследить, кто из нобелевских лауреатов все-таки попадется в силки ловкачей!

Велико же было изумление агентов, когда с разных концов мира в Мармарис стали съезжаться знаменитости. Этот феномен до сих пор так и не получил своего объяснения, как необъяснимы бывают для людей пермещения туч саранчи или зеленых комаров, иногда, кажется, готовых издохнуть, лишь бы лететь против ветра! А, бывает, туча летит на север, или на юг, и только сотня упрямцев зудит, зудит в противоположную сторону…

* * *

А сам организатор в ноябре был уже далеко от Анкары. Керим Пустынник, поставив на рельсы дело и доверив дальнейшее помощнику, направился сперва в Туркмению, а оттуда, привычным для туркменских челноков маршрутом, беспрепятственно перешел границу и вернулся на родину, в маленький кишлак, что недалеко от Герата. Там уже мало кто помнил Керима, и дом его давно сгорел. Никто не должен был обрадоваться возвращению путника, тепло следов которого не сохранила земля, но отчего-то местные аксакалы улыбались, собравшись на голобрюхой плеши земли, именуемой площадью. Собрались они здесь, чтобы отпраздновать пополнение Джирги. Молодые поначалу не подхватили веселья, но все же оно передалось и им, в силу постоянной готовности обогащать жизнь смехом, рождающимся не в идиотизме, а в прорастающем сквозь тяготы выживания торжественном осознании своей неистребимости и непокорности, свой нужности и значимости пребывания в этом мире, на своей земле, и именно так, как существуют они.

— Привет тебе на земле твоего отца! Велика твоя любовь к нему, если из рая земного она вернула тебя в наш бедный край, — обратился к Кериму старейшина. Пустынник вспомнил не лицо его, а глаза. Похоже, в этих глазах он еще был молод!

— И солнце возвращается, пройдя день да ночь. В раю не задерживается, — добавил второй старик, соперничавший со старейшиной в белизне бороды и в авторитете. Оба переглянулись космато и вдруг рассмеялись.

— Как там земля, в раю?

— Зачем ты сюда? — стали интересоваться селяне.

— Земля как земля. Круглая и одна. Наша не лучше других. И там, и тут один зрячий дороже мне тьмы праведников. А семь зрячих спасут мир, — так сказал Керим по прозвищу Пустынник. — Хочу мира. Такого, чтобы в нем не было будущей войны. Потому вернулся сюда.

Среди селян последние слова вызвали улыбки и смех.

— Ай, путник, нашел, куда возвращаться за миром!

— Даже Аллах не спустился бы сюда за этим добром!

Пустынник покачал головой.

— Селянин! Слепой, идущий с именем Бога к добру и к миру, умножит зло и войну. Забудь о добре, помни лишь о себе Высоком, дойди до самой смерти, сокруши слепоту ослепительной ее чернотой, и родись зрячим и готовым к свету!

Жители притихли, с почтением стали присматриваться к чертам лица возвратившегося. Он говорил не тем слогом, что привычен в их краю. А он продолжил тем временем неожиданно:

— Ишак, упав с горы, становится грудой мяса. Ему не вернуться на вершину. Орел, падая с вершины в ущелье, возвращается с добычей. Я вернулся на свою гору. Зрение — свобода, моя вера — моя добыча. Поэтому если и родится мир, не несущий семени войны, то из лона нашей земли, свободные селяне! Или исчерпается смыслом наша земля и зачахнет. И тогда ясности не одолеть хаоса, и гибель постигнет человека, и не дойти ему до себя свободного и способного к любви!

Жители кишлака сперва постояли в редкой коллективной задумчивости, а потом, сперва те, кто помоложе, а вслед за ними и зрелые годами принялись приветствовать Керима и правоту его слова, если и не вполне понятного уму, то доступного, родственного собранному ими опыту. Что означают эти слова в его устах — бог ведает, зато — по-нашему, красиво сложил, с достоинством… Свобода и способность к любви…

Последними приняли слово Пустынника и два старейших аксакала.

Кельн, 2002–2006

Перечень действующих лиц