Человек с клеймом - Джоан Роулинг

Шарлотте Катулла в ту ночь, когда они познакомились: хотел произвести впечатление, доказать, что парень, сменивший семнадцать школ, может быть не менее умен и образован, чем выпускники Итона, с которыми она в основном общалась. Сейчас это казалось ему неловким, почти постыдным, но стал ли он в сорок два мудрее того юноши, наизусть учившего любовные стихи к Лесбии? Разве что тот хотя бы знал, чего хочет, и действовал – пусть последствия и оказались катастрофическими. Его нынешнее взрослое "я" предпочло осторожность там, где следовало быть смелым; слишком поздно осознав, чего он желал – и, возможно, что ему было нужно, – он оттолкнул то, что все чаще казалось ему единственным шансом на настоящее счастье.

Проезжая по автостраде, Страйк подумал, как символично сложилось их с Робин первое знакомство. Тогда он вылетел из офиса, намереваясь догнать Шарлотту, с которой они расстались всего несколькими часами ранее, и в страхе (вспоминая передозировку и тот автобус) – что она бросится под поезд в метро. Вместо того чтобы догнать девушку, он врезался в Робин – так сильно, что сбил ее с ног, и лишь его быстрая реакция спасла ее от падения с лестницы и, возможно, от сломанной шеи. Робин, вставшая у него на пути к Шарлотте, и он, едва не убивший ее в ответ – редкий, но предельно прямолинейный символизм.

Безымянный палец Робин пока оставался пуст, но Страйк был уверен – это лишь вопрос времени. Это убеждение зиждилось на его знании ее характера. Робин – из тех, кто держится до конца, даже когда верность уже можно счесть неразумной. И Страйк не мог на это жаловаться: сам он не раз пользовался этим качеством. Никто, кто думал бы о ее благе, не посоветовал бы ей оставаться рядом со Страйком и в агентстве в те первые месяцы, когда она могла зарабатывать гораздо больше в компании, не стоящей на грани краха. Нет, Робин была хорошим и порядочным человеком – а хорошие и порядочные люди не бегут, когда становится трудно, и не бросают тех, кого любят, даже когда те переживают свои кризисы.

Испытывая неприязнь к Мерфи за его физическую форму и успехи, Страйк теперь глубоко завидовал ему из-за его пристрастия к алкоголю и проблем на работе.

Глава 110

Кто способен восстановить союз между нами?

Что может быть – кроме вечного ужаса, что разделяет нас двоих,

бездна враждебной крови?

Кто способен протянуть руку через эту пропасть?

Мэтью Арнольд

Меропа: Трагедия

Большие, кривые деревья вдоль дороги и участки первоклассных сельскохозяйственных угодий были словно пейзаж из полузабытого сна. Страйк пытался найти утешение в величественном безразличии природы ко всем человеческим заботам, но стратегия оказалась настолько неэффективной, что он почти испытал облегчение, свернув на боковую дорогу, ведущую к Хеберли, и сосредоточившись на том, что нужно сделать.

Перед ним возвышались высокие кованые ворота, установленные между каменными столбами, на которых красовались резные изображения лосося – в честь герба семьи Легард и, возможно, реки Тайн, протекавшей мимо дома. Страйк вышел из машины и подошел к новому домофону: старый, как он помнил, был ржавым. Он нажал кнопку звонка, и ему ответила женщина с восточноевропейским акцентом.

– Скажите, кто это, пожалуйста.

– Картье, – сказал Страйк в переговорное устройство, и к тому времени, как он вернулся к своей машине, железные ворота медленно открывались.

Рододендроны обрамляли подъездную дорожку, но для их цветения было еще слишком рано; вместо этого они образовали густой, глянцево-темно-зеленый почетный караул, когда он поднимался по склону. Когда "БМВ" поднялся на вершину холма, вдали показался Хеберли-Хаус: огромный прямоугольный блок из красноватого тесаного камня с длинными окнами и колоннами в греко-дорическом стиле. Страйку предстояло преодолеть еще полмили, дорога шла через олений парк, где огромные взрослые деревья в солнечные дни отбрасывали желанные тени, а семья Легард, если была достаточно трезвой, наслаждалась пикником, который состоял не из колючих одеял, пластиковых контейнеров и вареных яиц, как у Страйка с Тедом и Джоан, а из того, что сотрудники расставляли столы с белоснежными скатертями и переносили столовые приборы по лужайке.

Он припарковался на гравийной площадке перед домом, и когда он приблизился к входной двери, она открылась, и на пороге появилась женщина, которую он принял за экономку: невысокая, худая, светловолосая, в черном платье. Он ее не узнал, да и не ожидал. Если в Хеберли-Хаусе когда-то и были пожилые служащие, то все они куда-то ушли с появлением Тары, которая славилась своей неспособностью удержать прислугу, с которой ей приходилось регулярно общаться.

– У вас есть ожерелье? – с любопытством спросила экономка, разглядывая пустые руки Страйка.

– Оно заперто в моей машине, – сказал он, указывая на "БМВ". – Мне не разрешается вытаскивать его оттуда, пока не приедет леди Дженсон.

Эта неправдоподобная история, похоже, удовлетворила экономку, которая повернулась и провела его в зал с мраморным полом, который почти не изменился с тех пор, как Страйк был здесь в последний раз. У подножия широкой лестницы красовались резные лососи, а стулья восемнадцатого века, которые он помнил, все еще стояли перед огромным каменным камином.

Страйк подождал, пока она не скрылась из виду, затем, как можно более скрытно, направился сначала к двери гостиной, которую открыл, чтобы окинуть взглядом интерьер, а затем пересек холл и заглянул в столовую. Он только успел увидеть то, за чем пришел, как снова услышал шаги и вернулся к камину.

Тара спускалась по лестнице и разговаривала, пока шла.

– Я думала, вы передадите что-то от моего сына, но…

Она остановилась на полуслове, все еще находясь в шести ступенях от пола, и пристально посмотрела на Страйка.

Когда-то такая же темноволосая и ослепительно красивая, как ее умершая дочь, теперь Тара перекрасилась в блондинку. Лицо ее было подтянуто – вероятно, не один раз, – из-за чего по обе стороны рта пролегали странные горизонтальные складки, там, где кожу натянули вверх. Наполнители исказили пропорции лица. Она оставалась такой же худой, как и прежде, одетая в свой дорогой вариант "загородного стиля", который в данном случае означал шелковую блузку и твидовые брюки. Если бы ее лицо сохранило живую мимику, Страйк знал – на нем сейчас читалась бы ярость.

– Какого хрена ты здесь делаешь? Зачем ты его впустила? – спросила она экономку, которая только что вернулась в холл, возможно, чтобы предложить угощения.

– Он сказал, что он из