Портрет - Сюзан Обри

двенадцать раз. Полдень. Кусок не лез ей в горло, и она, сославшись на мигрень, ушла к себе в комнату. Мысль о том, что ее поклонник, быть может, вовсе и не придет, вселяла в нее надежду, но такой надежде не суждена была долгая жизнь. Она достаточно хорошо знала Шарля, чтобы понимать: он не из тех мужчин, что отступают от задуманного… Тут ей пришло в голову, что самым достойным поступком будет письмо, в котором она объяснит причины отказа. Она уселась за секретер и начала писать.

Дорогой Шарль, я не нахожу возможности принять ваше великодушное предложение.

Она вздохнула, скомкала лист бумаги и бросила на пол.

Дорогой Шарль, я благодарна вам за ваше предложение о замужестве, но не чувствую в себе готовности вступить на этот путь.

Она прервалась: второй лист бумаги последовал за первым. Полчаса спустя пол уже был устлан целым ворохом бумажных шариков. Ее охватило уныние. Шарль заслуживал лучшего, чем эти холодные, банальные фразы… Она должна найти в своей душе силы, необходимые для того, чтобы сказать ему лично о своем отказе, а не трусливо прятаться за каким-то письмом.

А вот и дверной колокольчик звякнул. Она взглянула на часы; половина второго. Подбежала к окну и увидела Шарля: он стоял у дверей, в шляпе и так элегантно одетый, каким она его еще не видела. Почти обезумев, она вихрем выскочила из комнаты, побежала к лестнице и оперлась на перила, чтобы не полететь по ступенькам кувырком. Наконец добравшись до нижнего этажа, она вбежала в вестибюль и увидела мадам Августу – та уже шла открыть двери.

– Мадам Августа, оставьте, я сама! – крикнула она, задыхаясь.

Прислуга пожала плечами, пробурчала что-то и удалилась. Жанна закрыла глаза и глубоко вдохнула, чтобы утихомирить беспорядочное биение разбушевавшегося сердца.

* * *

Ливень обрушился внезапно. Шарль прикрыл голову руками в тщетной надежде защититься от лопнувших хлябей небесных – вода успела промочить и шляпу, и плечи. Он снова позвонил, приплясывая от нетерпения, боясь, что дождь испортит одежду и ему придется платить еще и за дорогую чистку. Утром он пешком дошел до бульвара Сен-Лоран, его в просторечии называли «прогулкой за шмотьем», ибо здесь располагалось немало мануфактур и одежных лавок. Он зашел в магазин готового платья Абрахама Розена – у него любил заказывать одежду еще его отец. Старик, в лихо сдвинутой кипе, с седой бородой и в очках таких старомодных, что они, казалось, запрыгнули на его лицо прямо из прошлого века, стоял за ветхим прилавком. Когда Шарль назвал себя, торговец, взволнованный, закивал головой.

– Ваш отец был из лучших моих клиентов, – заметил он на путаном французском. – Вкус имел отменный. А чем я могу послужить вам? Вам нужно выходное платье? Может, на свадьбу? – добавил он с лукавым огоньком в глазах.

Смутившись, молодой человек объяснил, что находится в трудном финансовом положении и у него нет средств заплатить за костюм. Мсье Розен незаметно осмотрел сына своего бывшего клиента и отметил, что у того видавший виды пиджак протерся на локтях, брюки поношены и бесформенны; он тотчас предложил ему взять напрокат одежду, которую он сейчас же и подгонит под его рост с помощью нескольких булавок. От стыда кровь бросилась Шарлю в голову. Хотя торговец и обращался с ним вежливо, студент уловил в его манерах частичку разочарования: не иначе, он думал – да как же сын его блистательного клиента умудрился так низко пасть? И все-таки Шарль принял этот подарок. Унижение было его ежедневным спутником.

– Благодарю, мсье Розен, я вам крайне признателен.

И вот теперь он томился ожиданием у дверей дома Валькуров, в одежде, взятой напрокат, к тому же великоватой ему, невзирая на все мастерские уловки мсье Розена, и до нитки промокший под ливнем. Может быть, Жанна забыла, что он обещал прийти? От этой мысли он побледнел. Значит, перед ним было доказательство того, что вчера она насмехалась над ним, что вовсе не приняла его предложения и считает за лучшее вежливо отринуть все его ухаживания… Его охватила мучительная ярость. Мираж существования, защищенного от нужды, манящая респектабельность буржуазности, обеспеченной деньгами, рушились перед этой закрытой дверью. И слезы гнева покатились по его впалым щекам, сливаясь с каплями дождя.

* * *

Жанна еще раз повторила про себя то, что должна сказать Шарлю: «Я не готова к замужеству, мои чувства к вам не позволяют мне принять столь серьезное решение»; но эти фразы своей пустотой и поверхностностью слишком напоминали те, какие она уже написала незадолго до этого. В душе навязчиво звучали слова Изабель: «Ты не можешь выйти за того, кого не любишь; это было бы нечестно». Эти слова, хотя и причинявшие боль, все-таки выражали ее настоящие чувства; из уважения к Шарлю она обещала себе быть с ним чистосердечной. Эта очевидность придала ей храбрости открыть дверь. Вид молодого человека в слезах глубоко потряс ее.

– Господи, Шарль, что с вами?

Он смотрел прямо ей в глаза, растерянный, с почти диким лицом.

– Я думал… что вы забыли меня.

Решимость изменила Жанне в тот миг, когда она увидела эту гримасу отчаяния.

– Входите, Шарль.

Всего два слова – но они скрепили ее судьбу.

XXV

Стоя в вестибюле, в промокших одежде и шляпе, Шарль по-прежнему впивался в нее взглядом.

– Вы сообщили отцу о моих намерениях?

Жанна не отвечала, кусая губы. Он шагнул к ней, почти касаясь ее.

– Вы отказываетесь от данного слова?

– Прошу вас, присядьте.

Он по-прежнему стоял неподвижно. Она громко позвала:

– Мадам Августа!

Служанка вернулась к паре, поглядев на молодого человека с любопытством, в котором сквозило осуждение его несчастного вида.

– Возьмите у мсье Левассёра шляпу и приготовьте чаю, пожалуйста, – распорядилась Жанна с необычной твердостью в голосе.

– К вашим услугам, мадемуазель.

Мадам Августа подошла к гостю, чтобы забрать у него головной убор. Шарль, расстроенный невнятными ответами Жанны, не сразу понял, а потом встрепенулся, снял шляпу, потерявшую от дождя всякую форму, и протянул ее прислуге, которая взяла ее так, будто перед нею отвратительное насекомое. Он подождал, пока мадам Августа уйдет, и только тогда снова обратился к молодой женщине:

– Я задал вам простой вопрос. Вы сообщили вашему отцу о моих намерениях?

Она почувствовала возможность с честью выйти из положения.

– Я с ним еще не разговаривала, – призналась она. – Я… я уже не знаю, на каком я свете.

Ту он сделал нечто такое, что застало ее врасплох и разом заставило забыть обо всем. Он упал на колени и мокрыми руками