Гости - Марго Хант

этом Джун – невероятно злым из-за несправедливости всего того, что на него свалилось. Он злился на Деррика, потому что тот втянул его в неприятности, злился на полицию и прокуроров, потому что те предъявили ему обвинения, и, да, злился на родителей Джун – или, по крайней мере, на ее отца, – потому что они обвиняли его в том, чего он не совершал.

Феликс уставился в потолок и прислушался к вою ветра за окном. Он надеялся, что рухнувший на крышу предмет – дерево или что еще там мог принести ветер вроде того зонта, который ударил Мика, – не навредило дому. Он не на шутку перепугался, когда из-за оглушительного треска и удара содрогнулся весь дом. А через несколько минут он был готов поклясться, что слышал, как открылась и захлопнулась входная дверь, хотя быть такого не могло. Надо быть в конец сумасшедшим, чтобы сунуться на улицу в такую бурю!

«Стоп. А это что такое?» – удивился Феликс.

Он сел на кровати и прислушался. За окном ревела буря, но дом был построен так прочно, что стены заглушали все звуки, поэтому разобрать, что происходило за пределами комнаты Джун, особенно при закрытой двери, было трудно. Но Феликсу показалось, что внизу кто-то кричал.

Он поднялся и прижал ухо к двери. Кто-то внизу точно говорил на повышенных тонах, хотя понять, что именно, было невозможно. Кто-то был расстроен, а может, даже зол. Феликс испугался, не узнали ли родители Джун, что она прячет его в своей комнате. Вот это точно вывело бы из себя мистера Дэвиса. Но тогда разве он не поднялся бы в комнату дочери, чтобы высказать все ему в лицо? Скорее всего, поднялся бы. Но тогда почему они кричат внизу?

Феликса осенило. А может, это как-то связано с незнакомцами, которые пришвартовались у причала Дэвисов прямо перед ураганом?

Подросток отступил от двери и почувствовал, как живот скрутило от тревоги. Если Джун или кто-то еще попал в беду, он обязан помочь, но он знал, что не может просто так выйти из комнаты. За себя Феликс не беспокоился, но ему не хотелось, чтобы у Джун из-за него были проблемы с родителями. Феликс отошел от двери и неуклюже опустился на край слишком низкой для него кровати.

А ведь Зак был неправ, подумал Феликс. В комнате Джун пахло не медоносными цветами. Она была пропитана запахом самой Джун: сочетанием цветочного шампуня, стирального порошка и чего-то неуловимого, но присущего только ей одной. Феликс напоминал себе, что они просто друзья, что она видит в нем брата. Но в последнее время его все сильнее тянуло к ней. Эта мысль вызывала у него смешанные чувства, особенно учитывая, что в следующем году она уедет в колледж, а он… кто знает, куда он попадет. Чем бы ни обернулось разбирательство в суде, у них с Джун разные пути.

На первом этаже что-то с гулким стуком упало.

Феликс выпрямился, напрягся изо всех сил и прислушался. Как будто кто-то уронил что-то тяжелое на деревянный пол. Может, ветер разбил окно и опрокинул что-то из мебели? Но тогда ветер гулял бы по дому, и, если бы шторм ворвался внутрь, он бы точно почувствовал перепад давления.

Феликс не знал, что делать. Он обошел комнату Джун и вернулся к двери. Сделал глубокий вдох – и приоткрыл дверь. Он осторожно выглянул в щелку и выдохнул, увидев, что коридор пуст. Феликс открыл дверь пошире и неуверенно сделал несколько шагов из спальни, надеясь, что буря снаружи хоть немного заглушит его шаги.

Теперь он слышал голоса отчетливо. Кто-то из женщин – Джун или все-таки миссис Дэвис? – плакал. Мистер Дэвис кричал, его голос срывался, Феликс отчетливо слышал в нем боль.

– Что вы наделали?!

«Что же они там наделали? И главное, – с ужасом подумал Феликс, – с кем?»

Глава 18

Марлоу

«Кровь. Почему так много крови?» – думала Марлоу.

Она опустилась на колени возле Зака. Положение его тела было неестественным: одна нога перекинута через другую, туловище перекошено, руки раскинуты. Под головой ширилась лужа крови, растекаясь по паркету из беленого дуба, выложенного «елочкой». Пустые глаза были распахнуты.

«Нет, – мысленно твердила Марлоу. – Нет, нет, нет».

Как это могло произойти? Здесь, прямо на их кухне, где еще витал запах свежеиспеченных брауни и на стойке горела апельсиновая свеча. Здесь они ужинали и играли в настольные игры. Здесь она учила Тома и Джун печь печенье с шоколадной крошкой, а они украдкой таскали сырое тесто. Она изобретала тематические ужины – вторник мексиканского тако, праздник печеной картошки – и расставляла блюда на кухонном островке. А теперь прямо посреди этой самой кухни в луже собственной крови неподвижно лежал Зак.

– Он… – Джун не могла договорить, Марлоу едва слышала ее за ревом бури за окном. – Он… мертв?

– Нет, – произнес вслух Том мысли Марлоу. – Он не может быть мертв. Правда, мам?.. Он просто потерял сознание, как Мик раньше.

Марлоу взяла запястье Зака и попыталась нащупать пульс, но обнадеживающего биения не было. Это еще ничего не значит, сказала она себе, ведь врачебной подготовки у нее не было, а пульс найти не так просто. Марлоу перевела взгляд на его грудь, но она была неподвижна.

Зак не был в порядке. Он был очень далек от этого.

– Что ты наделал?! – в голосе Ли было столько ярости, что Марлоу не сразу узнала его. Ли никогда не повышал голос. Когда ее муж был расстроен, он предпочитал замыкаться в ледяном молчании.

– Он на меня напал! – запротестовал Джейсон, подняв руки в знак защиты.

– Нет, – тихо возразила Джун. – Ты дал ему пощечину, и я это видела. Мы это видели.

Марлоу подняла голову и увидела, что Том и Джун стоят бок о бок. Лицо ее сына было мертвенно бледным, он буравил Джейсона взглядом. Джун раскраснелась, по ее щекам катились слезы. Ее дети стали свидетелями насилия под крышей собственного дома, где они всегда должны чувствовать себя в безопасности. А Зак… Марлоу снова посмотрела на мальчика, которого знала с самого детства, с тех самых пор, когда у него резались два передних зуба и он вечно бегал с ободранными коленками. Теперь его распахнутые карие глаза безучастно смотрели… в пустоту.

Марлоу услышала собственные рыдания еще до того, как они вырвались у нее из груди. Она захлебнулась криком. Ей хотелось вернуться в прошлое, как можно сильнее увеличить дистанцию между собой и этим моментом, этой бурей, когда эти люди еще не появились в их доме.