Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

словно ей было трудно перешагнуть порог спальни сестры Ники. – Она вся дрожит. Тот сеанс с той крашеной бабой… Я все думаю о нем. Как ее звали? Лариса? Что-то там было… понимаешь, что-то было, иначе почему Ника…

– Ты веришь, что она ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЧТО-ТО ВИДЕЛА ТАМ?

У Руфины, когда она задала этот вопрос, был странный тон.

Вместо ответа Августа решительно распахнула дверь спальни сестры. В комнате – тяжелый запах, хотя окно было распахнуто настежь. В комнату мутным потоком вползали сумерки, клубились над кроватью, делая свет ночника – единственного источника света – совсем тусклым, мертвым.

Ника сидела в кровати, опершись на подушки. Она ритмично покачивалась – взад, вперед, иногда поднимала руки и трогала свою шею – как будто механически, в полусне.

– Не спишь? Зачем окно открыла? – Августа старалась говорить как ни в чем не бывало.

– Темно…

– Что?

– Там темно… пусть и здесь будет темно, – Ника повернула голову. Темные пряди обрамляли ее лицо, которое за эти дни приобрело землистый оттенок.

Внезапно она сделала резкий жест и сбросила ночник на пол. Лампочка погасла, фарфоровый абажур, память о матери, разлетелся на куски.

– Ты что делаешь? – воскликнула Руфина.

– Уходите отсюда, – в темноте голос Ники словно изменился, стал грубее, злее.

– Но мы…

– Уходите, пошли вон!

– Так больше продолжаться не может, – сказала Августа сестре уже внизу. – Не знаю, может, показать ее врачам? Сеансы сорваны, мы никого не принимаем…

– Поговорим об этом завтра. Поздно уже, пойдем спать.

Но уснуть в эту ночь им так и не удалось.

ВОПЛЬ! Он потряс дом на Малой Бронной с первого этажа до чердака. Как и тогда, много лет назад… Только на этот раз кричала не мать – Саломея, кричала Ника – там, в своей спальне, в темноте, за закрытой наглухо дверью.

Сестры выбежали в холл, Руфина в спешке надела шелковый халат наизнанку. Горничная – в одной ночной рубашке, перепуганная и оглушенная – потянулась было к выключателю…

– Не зажигай света, дура! Не смей! – рявкнула на нее Августа.

Они слышали этот вопль, что все не утихал там, наверху. Как и тогда, много лет назад, когда они еще были детьми, и потом позже… Мучительный крик боли и еще какие-то звуки, которые невыносимо слышать в доме в глухой ночной час… ЕСЛИ ЗАЖЕЧЬ СВЕТ, БУДЕТ ЕЩЕ ХУЖЕ… БУДЕТ БЕДА… НЕПОПРАВИМАЯ БЕДА…

– Я сказала – руки прочь от выключателя! – Августа наотмашь ударила всхлипывающую от ужаса горничную по лицу. – Я что тебе сказала, дрянь?!

– Ты куда? – Руфина вцепилась в голую руку сестры.

– Туда, к ней.

– Нет! Не ходи!

– Принеси нож.

– Нет, не надо.

– Она что-то увидела во время сеанса, когда была ТАМ, и сейчас это… ЭТО снова с ней, в ней, вспомни мать. Это то же самое, и это пришло оттуда. Это можно остановить, подчинить только кровью!

– Я боюсь, – взвизгнула Руфина. – Этого не может быть, слышишь, такого просто не может быть! Ника ничего не видела… Это просто болезнь, она же ненормальная! Этого просто не существует, понимаешь? Это невозможно!

– ТЫ ЧТО, НЕ СЛЫШИШЬ – ЭТО НЕ ОНА КРИЧИТ! Где нож?

Мимо онемевшей от ужаса горничной Августа метнулась в зал, послышался грохот – она там что-то лихорадочно искала в темноте. Ритуальный нож для «особых случаев», которым когда-то пользовалась их мать – Саломея, «ядовитая, божественная Саломка эпохи заката развитого социализма».

А вопли наверху не прекращались. И теперь уже трудно было поверить, что ТАКИЕ ЗВУКИ издает женское горло. Хрип, переходящий в гортанное рычание, в звериный рев.

АВГУСТА… АВГУСТА НАС ЗАЩИТИТ… ТАК БЫЛО В ДЕТСТВЕ, ТАК БЫЛО ВСЕГДА…

Это было последнее, о чем успела подумать Руфина перед тем, как они высадили дверь в спальню сестры. В кромешном мраке, где ничего не было видно… кончиков пальцев вытянутой руки… зажатого в кулаке ритуального ножа… И только блеск – там, в углу у окна… Точно угли… Погасли, зажглись, мигнули… Страшно представить, что это…

– Не зажигайте света! – крикнула Августа и полоснула ножом себя по запястью, взмахнула рукой. – На, бери мою кровь! Пей, жри, наслаждайся! Бери нашу жертву и уходи туда, откуда пришел!

ОТКУДА?

КУДА?

КТО?

НЕ ЗАЖИГАЙТЕ СВЕТА…

НЕ ВКЛЮЧАЙТЕ СВЕТА В ДОМЕ – ИНАЧЕ БЕДА…

Внизу в холле грохнула входная дверь.

Охранник обувного бутика, что на Малой Бронной, оторвавший свой взор от кабельного канала, увидел… Нет, это явно ему почудилось…

Мимо витрин по улице опрометью пронеслась женщина в одной ночной рубашке – босая, растрепанная.

Горничная, не выдержавшая пытки темнотой. Точно больная белая бабочка налетела на фонарь – остановилась на миг в желтом пятне света, а затем ринулась прочь – подальше от этого места.

Глава 19

СТАРЫЙ СЛЕД

– Ну, по лицу твоему вижу: опять туда ездила, так? – спросил Гущин, когда Катя на следующий день заглянула к нему в кабинет с пачкой криминальных сводок – вроде бы совершенно случайно.

Старый сыщик попал, как всегда, в десятку, отпираться было бессмысленно.

– Так, Федор Матвеевич.

– Что там, медом, что ли, намазано для тебя в этом центре? Я там, например, когда бываю по делам, фигово себя чувствую. Стены толстые, коридоры узкие, морды у всех лживые – привыкли с психами придуряться… Брякнешь что-нибудь не так, как им, спецам, покажется, еще и тебя там самого запрут. Результаты-то хоть есть какие?

– Даже и не знаю, что сказать вам, – Катя пожала плечами. – Пока там ждала, читала показания, характеристики на Пепеляева. Потом запись смотрела его беседы с врачом. Абсолютно нормален… Вел себя очень естественно, спокойно, рассуждал, он бизнес свой обувной хорошо знает, в моде современной разбирается. И до этого, Геворкян говорил, все дни тихий был и спокойный. И вдруг – бац!

– Что?

– Не могу объяснить. Что-то с ним вдруг в мгновение ока случилось – не припадок, не знаю, как и назвать ЭТО. Он кого-то ищет. Хочет найти и убить. Только, Федор Матвеевич, это НЕ ОН.

– То есть как это не он?

Катя прижала сводки к груди как щит. Как? Объяснений хочешь от меня, полковник Гущин. Нет у меня пока объяснений. И ни у кого нет – даже у врачей Центра судебной психиатрии, судя по их вчерашней реакции на мгновенную метаморфозу за стеклом. СЛЫШАЛ БЫ ГУЩИН ТОТ, ДРУГОЙ ГОЛОС…

Что-то возникло, появилось, а затем пропало без следа. И только эта тяжесть, это гнетущее ощущение опасности, что испытали они все там, возле бокса… ДРУГОЙ ГОЛОС… Нечто, возникшее из… Из чего? Из сознания арбатского убийцы? Его второе «я»?