Искатель, 2002 №5 - Станислав Васильевич Родионов

— Вик, это иланг-иланг и лаванда…

Ниже шеи была только грудь. Халат слегка распахнулся: он положил руку на жемчужно-дымчатый шар, не стянутый никакой тканью — второй шар сам подкатился под ладонь.

— Вик, о, я перед тобой беззащитна…

Халат распахнулся окончательно — под ним ничего не было, кроме белого тела. Одну руку он положил на ее бедро, вторую на живот. Тамара затряслась так, как дергаются больные, которым током запускают остановившееся сердце.

— Вик, тантрический секс?..

Он поднял ее, но спальня далеко. Стол был рядом. Викентий положил банкиршу на остатки соленой курицы, на рюмки и тарелки с единственной заботой — выдержит ли плетеный стол тантрический секс?

Киллеры надоели…

Криминальный еженедельник кишел убийствами, как погост крестами. Отрубленные головы, отчлененные конечности, отрезанные уши… Кровь, пистолеты, ножи… Высунутые языки, вытаращенные глаза, вывернутые шеи… Читатель уже стал отворачиваться, как от застойных помойных бачков. Нужны свежие подходы и исхоженные тропы…

Антонина вздохнула: остались ли в публицистике исхоженные тропы? Остались малохоженые.

Следователь прокуратуры Рябинин утверждает, что идеология никуда не делась, а лишь стала другой: вместо КПСС теперь секс. Он шутил. Да шутил ли? Современный юмор, спектакли, ток-шоу, фильмы, песни, интервью… — везде секс. Вчера Антонина, разводившая на балконе цветы, решила послушать радиопередачу для садоводов. Ведущая меж сведениями о суперфосфате и конском навозе сообщила, что сон под яблоней прибавляет женщине сексуальности.

Криминальный еженедельник изредка писал о проститутках или притонах. Как правило, в связи с убийствами. Но ведь сексуальное преступление каким-то краем должно касаться любви, возникают ли у насильника чувства страсти, жалости, сожаления?.. Неизведанная область. Рябинин рассказал интересную историю, которую надо сделать для еженедельника: двое насилуют девицу, страх перед ответственностью, надумали жениться, тянут жребий, свадьба, совместная жизнь, убийство…

Антонина собиралась идти на выставку Зельц-Скваричевского, модного художника эротических полотен. В своей книге одну главу следовало посвятить искусству как возбудителю общественной потенции. Говорили, что под кистью Зельц-Скваричевского кусок холста превращается в сексуальный тотем.

На выставку надо бы надеть что-нибудь модно-полупрозрачное, но легкомыслие ей не шло. Она посмотрела в зеркало: темная челка, суровые брови, чуть впалые щеки… Поэтому черные брюки и белый свитерок из тонкой шерсти слились в стройную композицию. Не хватало красного: Антонина надела бусы из кровавого граната.

Хотя на выставку пускали по пригласительным билетам, народу собралось много. Никакой официальности: люди бродили по галерейному залу, громко разговаривали, смеялись, курили, некоторые держали в руках бокалы с вином… Вроде бы все друг с другом знакомы. Что-то наподобие дня рождения. И стол накрыт, желтевший в конце зала горой апельсинов.

Журналистка с блокнотом в руке передвигалась от картины к картине и, пожалуй, больше слушала разговоры художников, чем смотрела. Иногда ей казалось, что говорят они не по-русски и не по-английски, а на заумном сленге. Галеристы, видеарт, брэд, энкаустика, трансгенная живопись…

Она пожалела, что не взяла фотокамеру. Некоторые полотна просились в книгу. Обнаженные юноша и девушка сплелись в нечто романтично-сексуальное, похожее на влюбленных сиамских близнецов… Тело женщины как одухотворенная страсть… Девичьи ягодицы вроде переспелого сдвоенного персика…

Антонина стала понимать разницу меж «голая» и «обнаженная», когда нарвалась на большое полотно под названием «Суть». Женщина, но ни головы, ни рук, ни торса — лишь бесстыдно раздвинутые бедра с непомерно увеличенным детородным органом, словно она сидела в гинекологическом кресле. У журналистки вырвалось:

— Разве это красиво?

— А разве Видендорфская Венера красива? — рявкнуло ей в ухо.

Мужчина, скорее всего, художник, состоявший из раздерганной бороды и круглых блескучих очков хищно ждал ответа.

— Что за Венера? — не поняла журналистка.

— Первое произведение искусства, известное человечеству. Фигурка, бока жирные, живот вздут, сиськи висят… Разве она красива?

— Не знаю, — буркнула журналистка и отошла.

Похоже, художник двинулся за ней. Антонина отступила к столу с апельсинами. Угощение народ облепил плотно: она нашла промежуток меж девицей и молодым человеком — дикому бородачу сюда уже не втиснуться.

Не только апельсины. Бутерброды с красной икрой, сухое вино, конфеты… Журналистка налила бокал «Цинандали» и взяла бутерброд. После двух глотков она опустила бокал на стол и глубоко вздохнула…

В зале что-то произошло. Нет, выставка текла в своем спокойном ритме. Антонина отставила бокал и надкусила бутерброд. Икра пахла рыбой так резко, что защекотало в ноздрях. Или не от икры? Не от запаха… Не от ритма выставки, а от ритма ее сердца… Замирает…

Антонина глянула на стоявшую рядом девицу. Что у нее за духи? Бывают настолько терпкие… Журналистка кисло улыбнулась: аллергией она не страдала. Если только нс заболела внезапно… Но девица допила вино и ушла.

Журналистка вздохнула свободно, словно оказалась на свежем воздухе — и ее сердце сладко замерло. Значит, от красок. От множества картин. Точнее, от обнаженных тел, испускавших эротические волны. Женщина, с раздвинутыми бедрами…

Нетвердой рукой Антонина достала сигареты и закурила, надеясь успокоиться. Что за сигареты? Дымок лез в глаза, затуманивая стол. И беспричинная радость с одновременной тоской… Но ведь ароматная девица ушла…

Антонина круто повернулась к молодому человеку, напоролась на черный взгляд, который, казалось, толкнул ее в лицо. Она уперлась рукой в стол, чтобы стоять прямо. Если он взгляда не отведет, то она поперхнется дымом. Ему мешает этот дым, да…

— Извините, моя сигарета вам не претит?

— Сигарета украшает только шпионку.

— А журналистку?

— Что здесь делает журналистка?

— Изучает эротическую живопись.

— Не проще ли познакомиться с сексуальным мужчиной?

— Я не знакомиться пришла…

— Однако, надели бусы, — усмехнулся он.

— А что бусы?

— Красный гранат разжигает страсть.

— Разве?

"Разве» она пролепетала, потому что страсть не страсть, но что-то в ней разгорелось. Этот странный человек… Он моложе ее лет на пять. Почему его взгляд чуточку не притухнет?

— Мадам, жизнь по картинам не изучают.

— Как же… Великие живописцы…

— Андрэ Жид презирал тех, кто наслаждался только той красотой, которую воспроизводил художник.

— А вы… разве не воспроизводите?

— Нет, я творю.

— А эти все люди?

— Это коллектив.

— Вы разве не с ними?

— Творцу нужно одиночество, а не коллектив.

Он уже не смотрел на нее, положив взгляд куда-то в глубину зала. Антонина пыталась скинуть с себя истомное наваждение и заняться делом, ради которого пришла. И не могла сообразить, что это за дело. Он разбудил ее вопросом:

— Из какой вы газеты?

— Из криминального еженедельника.

— Вам нужно в милицию: там криминальный секс.

— Меня интересуют общие вопросы эротики…

— Давайте я сделаю вам боди-арт?

— Где… сделаете?

— Хоть на груди, хоть на ягодице.

Журналистка закрыла глаза, потому