Ночь, прожитая трижды - Леонид Словин

Оба хорошо это знали.

Скубилин вроде требовал полной регистрации преступлений, грозил страшными карами, а дежурный делал вид, что убоялся и с чистым сердцем отшивал потерпевших, за что начальник Управления в душе был ему благодарен.

«Не для себя же я рискую погонами, пенсией, а то и свободой!»

За месяц, если следовать тому, что им внушалось вслух, дежурные московских вокзалов могли похоронить всю официальную статистик — каждый не регистрировал в день от одного до трех десятков заявлений.

— Значит, не было разбоя?

— Нет, — майор ничего не знал о Коллегии, к которой готовился Скубилин.

Игумнов не мог им не залюбоваться:

«Сама невинность. Рот дудочкой. Круглые выпученные бельма известной телеведущей…»

— Тогда я тебе скажу…

— Слушаю вас, товарищ генерал…

— Как у тебя со слухом?

— Пока не жалуюсь…

Разбой в электричке! Двое… Под угрозой ножа…

Скубилин уже еле сдерживался.

— Ничего не слыхал… Слово офицера!..

— «Слово офицера»! Да в министерстве уже все знают! Замминистра звонил мне домой. Куда вы после этого?!

— А у нас все в ажуре, товарищ генерал… — Дежурный перекатил во рту леденец.

Так уже случалось не раз. Приедут, наругают, насуют матюков, а сами довольны: молодец, дежурный, этого не расколешь! Сказал «нет!» и на этом стоит! А одним незарегистрированным разбоем меньше!

На этот раз было подругому: Скубилину необходимы были виновные!

Майор так ничего и не уловил — играл все ту же игру.

— Им там наверху и не такое привидится… Знаете, когда коту делать нечего… — Он не волновался. За дежурство в него было влито не менее поллитра разного сорта спиртного в пересчете на водку.

— Заместителю министра привидилось?!

Скубилина понесло:

— Где заявление потерпевшего?!

— Ничего не знаю, товарищ генерал!

— Я тебе дам «не знаю»…

Укрытые заявления обычно прятали не в дежурке, Скубилин обернулся к начальнику розыска:

— Игумнов!

Тот блеснул блатными фиксами:

— Слушаю….

— Ключи от сейфа. Живо! — Начальник Управления больше не сдерживался. — Службой тяготитесь, а не один не подал сам рапорт об увольнении…

«Прямо не в бровь, а в глаз!»

— Открывай!

Игумнов молча шагнул к сейфу.

Замок щелкнул.

— Бумаги на стол…

Это был акт бессилия.

— Все? — Игумнов не был напуган.

— Все до одной!

— Вот…

— Клади сюда!

Как и следовало ожидать, все бумаги — входящие и исходящие, все заявления — были официальные, надлежащим образом зарегистрированые. Заявления подполковника Черныха о разбое в электропоеде и его расписки среди них не могло быть.

Скубилин лично просмотрел каждую бумагу, перекочевавшую из металлического шкафа на стол. Потом перешли к содержимому самого письменного стола.

Игумнов был невозмутим. Ни один стоящий оперативник за последние лет сорок — после усиления борьбы за высокую раскрываемость преступлений никогда не не стал бы хранить компрометирующие документы и записи у себя в сейфе.

Тем более в столе.

Не дожидаясь, пока Игумнов уберет последние бумаги, Скубилин круто выматерился, не прощаясь, пошел к двери.