Сиделка - Джой Филдинг

Чудо свершилось – он подошел, но для того, чтобы убедиться, мне нужно было ростовое зеркало. Я ни в коем случае не собиралась становиться мишенью для насмешек отца. Подойдя к шкафу, я открыла дверцу и посмотрела на отражение в высоком зеркале на внутренней стороне, подивившись тому, насколько мне льстит чужой купальник. Не было заметно никаких лишних выпуклостей, никакой свисающей кожи.

– А ты неплохо выглядишь, – сказала я.

И тут увидела ее.

Изумрудно-зеленую блузку моей матери.

«Конечно, вполне возможно, что у Элиз есть точно такая же», – сказала я себе, рассматривая блузку поближе. Но, оглядев ее со всех сторон, я убедилась, что она действительно мамина. Как блузка оказалась в шкафу Элиз?

Конечно, мама уже много лет ее не носила, и сейчас она точно была матери ни к чему. И все же я сомневалась, что мама рассталась бы с любимой вещью. Может, это отец одолжил ее Элиз, как одолжил мамины часы? Или просто отдал? Если так, то не рановато ли он начал раздаривать мамины пожитки?

Другая возможность тревожила меня еще больше: Элиз могла попросту взять приглянувшуюся блузку себе, полагая, что никто не заметит.

Как бы то ни было, не найдутся ли в комнате сиделки и другие вещи моей мамы?

Я перебрала рукой остальные вешалки, но больше ничего знакомого не обнаружила. Облегченно вздохнув, я попыталась убедить себя, что существует логичное объяснение присутствию блузки и что лучше, наверное, даже не поднимать эту тему в разговоре с Элиз или отцом. Я не хотела выслушивать гневную папину отповедь или поссориться из-за такой мелочи с сиделкой. Разве она не проявляет замечательную заботу о маме? Разве папа не стал выглядеть лучше, чем за все последние годы? Разве Элиз – не помощница моей мечты? Разве она не лезет из кожи вон, чтобы выручить меня, раз за разом отказываясь от доплаты? Так ли уж важно, если она прибрала к рукам старую мамину блузку?

И разумеется, я хотела избежать ссоры.

Видит бог, в последнее время их и так было слишком много.

В моей жизни и без того хватало проблем.

Поэтому я сама не знаю, что привело меня к тумбочке напротив кровати и заставило по очереди открывать ящики; зачем я достала кораллового цвета шкатулку, спрятанную под шарфами у дальней стенки нижнего ящика, и что побудило меня открыть ее…

Я сразу увидела простенькие часы и узнала те, которые видела на запястье Элиз, когда мы встретились в первый раз. Сверив время со своими часами, я понаблюдала, как крошечная стрелка отсчитывает секунды.

Часы работали идеально.

Значит, Элиз соврала, когда говорила, что отдала часы в ремонт. Если, конечно, она не забрала их из ремонта вчера.

Я попыталась убедить себя, что такое возможно.

Но тогда как объяснить великолепные серьги с сапфирами и бриллиантами, которые тоже лежали в шкатулке?

– Господи! – выдохнула я, сразу узнав сережки, которые отец подарил маме на тридцатую годовщину свадьбы.

Мама ни за что не рассталась бы с ними.

«Серьги! – услышала я ее отчаянный крик, и слово пугающим эхом разнеслось в голове. – Серьги! Серьги!»

Тогда я предположила, что мать говорит о новых сережках, которые были на мне, но не пыталась ли она сказать мне что-то совсем другое? Неужели мама знала, что Элиз украла ее серьги?

Я села на край кровати. Серьги обжигали ладони, словно тлеющие угольки.

Я услышала шаги, потом – тихий стук в дверь.

– Джоди! – позвала Элиз. – У вас там все в порядке?

Я быстро спрятала серьги в складках своего платья. Нужно было время, чтобы понять смысл моего открытия. Время, чтобы решить, как поступить.

– Все хорошо, – откликнулась я. – Сейчас выйду.

Глава 25

Наверное, мне стоило уволить ее в тот же момент.

Но, как говорится, задним умом мы все крепки, и теперь легко заметить собственные ошибки. Но тогда я слишком разочаровалась и запуталась в собственной жизни и отчаянно хотела найти правдоподобное объяснение присутствию маминых сережек в шкатулке сиделки.

Вместо того чтобы рассказать отцу или прямо спросить у Элиз, я просто спрятала серьги в кошелек, приняв осознанное – и трусливое – решение хранить молчание. Во всяком случае, пока. Пока не появится время все обдумать.

Остаток утра я резвилась с детьми в бассейне. Мы даже остались на обед.

Перед отъездом я поднялась наверх к маме в надежде, что она сможет развеять мои подозрения и дать столь нужные ответы, но она еще спала.

– Она всегда так много спит? – спросила я перед отъездом.

– В последнее время все больше и больше, – призналась Элиз. – Понимаю, вам тяжело. Но постарайтесь увидеть в этом хорошее: так она не страдает от боли.

– Вы даете ей больше снотворного, чем обычно? – спросила я.

– Только то, что прописал врач, – ответил отец.

В его голосе отчетливо слышалось раздражение. Он не любил расспросов.

– А когда доктор в последний раз заходил к маме?

– Мы разговаривали на этой неделе, – произнес отец, уклоняясь от прямого ответа.

– И?

– Джоди! – взорвался папа, и в самом моем имени прозвучал упрек. – Твоя мать неизлечимо больна. В лучшем случае ей осталось еще полгода. Сейчас мы можем только позаботиться о том, чтобы она как можно меньше страдала.

Я кивнула, чувствуя, как глаза наполняются слезами.

– Бедняжка… – пробормотала Элиз, обнимая меня и прижимая к себе.

«Проявила бы она такую теплоту, обнаружив, что серьги пропали? – подумала я. – И когда она заметит их исчезновение? Будет ли часами лихорадочно разыскивать серьги или сразу поймет, что я нашла их и забрала?»

Что она будет делать дальше?

– Не плачь, мама, – произнес Сэм, прерывая ход моих мыслей.

– А что значит «неизлечимо»? – спросила Дафни.

– Это значит, что бабушка не поправится, – тихо объяснила я.

Мой сын был не столь деликатен.

– Это значит, что она умрет, – заявил он.

– А ты тоже умрешь, мамочка? – по пути домой спросила Дафни с заднего сиденья.

– Нет, милая, – ответила я. – До этого еще очень далеко.

– Я не хочу, чтобы ты умирала.

– Не умру. Не тревожься.

Хватает и того, что я тревожусь за всех нас.

В тот вечер Харрисон вернулся домой только к полуночи.

Я пыталась его дождаться, но в конце концов около десяти уснула в общей комнате. Услышав, как его машина въезжает в гараж, я проснулась и выключила телевизор.

Спустя несколько секунд дверь открылась, и муж вошел в дом.

– Как все прошло? – спросила я, когда он направился к лестнице.