Растворенные - Сара Блэдэль

Он сделал глоток пива и посмотрел на бледно-розовое вечернее небо. Подумал о Дее. Он никак не мог понять ее сегодняшнего раздражения. Оказалось, она такая ранимая. Когда-то она сама рассказала ему, что муж умер внезапно и это стало травмой для нее, и он смог догадаться, что впоследствии у нее был затяжной кризис. Но в ее взгляде было столько неприязни или, скорее, стыда, когда этот бывший пастор подошел поздороваться. Лиам не помнил ее такой. Даже в молодые годы.

Сделав еще глоток, он задумался о том времени, когда в его жизни еще не было Хелене. Они с Деей однажды в выходные оказались вместе на курсах в гостинице «Нюборг Странд». Вечер провели на дискотеке в подвале отеля, а на следующее утро он проснулся голым в ее постели. Им тогда было чуть больше двадцати, и они не вылезали из постели, пока их не выгнали из номера. Он улыбнулся и допил пиво. В тот день они опоздали на занятия, потом распрощались и не виделись много лет.

Когда его спросили, хочет ли он, чтобы Дея Торп приехала работать в Оденсе после возвращения из Гренландии, он сразу же согласился. Он понимал, что это не только потому, что она была очень и очень толковым следователем, но и из-за теплых воспоминаний. Не потому, что это могло превратиться во что-то большее, да к тому же ее вряд ли можно было назвать легкой в общении. Временами ей было очень трудно держать себя в руках. Ему рассказали, что ей пришлось уехать из Гренландии, потому что она, застигнув одного мужчину на месте преступления – он насиловал свою девятилетнюю племянницу, – так сильно ударила его, что сломала ему нос, и его пришлось отправить в больницу в Исландии, где ему делали ринопластику. Но Лиаму Дея нравилась. Он уважал ее и доверял ей.

Лиам почувствовал жужжание в кармане и достал телефон. Это было сообщение от Нассрин. Она прислала фотографии страниц из Корана ее дяди Хайана. Несколько стихов из разных мест были обведены кружками. Среди них были и те три, которые они нашли.

Лиам тут же ответил.

«Браво, Насс. Можешь заехать?»

«Сейчас?»

«Да, я хочу изучить их до завтрашнего брифинга».

День четвертый – понедельник

Дея с досадой отбросила одеяло и перевернулась на спину. Кожа покраснела от очередного прилива тепла ее внутреннего радиатора, и раздражение от постоянного напоминания о том, что она уже немолода, стало нарастать.

Она устало опустила ноги на пол и поднялась с постели. Безучастно посмотрела на небо сквозь щель в занавесках, затем распахнула их. Солнце в такую рань стояло низко, и она немного постояла, глядя на туманную дымку и мутный свет.

Не только приливы мешали ей спать. Она девятый год боролась с бессонными ночами, всеми силами стараясь погрузиться в забытье. Со временем стало лучше, случалось, что она даже подолгу переставала думать о ночах как о неизбежном зле в жизни. Но встреча с Йоханнесом отбросила ее назад.

Она одевалась, повторяя себе, что больше никогда не будет слушать монологи Йоханнеса о Божьей воле и прочей ерунде. Ее тошнило от его самодовольной веры в то, что у всего происходящего есть какая-то причина. И что все можно обратить во благо.

Могенс умер на даче. Она ушла на пробежку, а когда вернулась, он без движения лежал на полу. Она знала, что в таких случаях следует делать, но спасти его не смогла. Не сумела ничего сделать, когда больше всего нужна была ее помощь.

До этого дня она жила в уверенности, что всегда сможет защитить своего мужа и дочь от всего – даже от смерти, но, когда Могенс умер у нее на руках, поняла, что это иллюзия. Не может она никого ни от чего защитить.

«Как, черт возьми, Могенс мог позволить себе вот так взять – и оставить нас?» – устало подумала она и отвернулась от окна. А потом появился Йоханнес со всей этой блевотиной. Им всем следует заткнуться. И Лиаму тоже. Особенно Лиаму. Ей надоело смотреть, как он оберегает Нассрин. Надо держать себя в руках, а то еще сорвется, когда он в следующий раз фамильярно назовет ее Насс.

Ей не следовало приезжать на Фюн, это было колоссальной ошибкой. Она прекрасно понимала это, но тогда ей просто некуда было деваться, ведь она никогда не смогла бы вернуться в полицию Копенгагена. Слишком много там было тех, кто видел, как она сломалась и превратилась в размазню. Лиам знал ее историю, но он не был свидетелем ее распада, и он не должен знать, насколько жалкой она тогда была.

Дея подошла к комоду у двери и сняла телефон с зарядного устройства. Накануне вечером, вернувшись домой из полицейского участка, она написала дочери сообщение. Но ответа пока не получила. Конечно, еще только начало шестого, но она все-таки надеялась, что увидит короткий ответ. Хотя уже давным-давно сказала себе, что не следует ожидать многого от отношений с двадцатисемилетней дочерью. Тем не менее она послала еще одно сердечко, а затем отправилась на кухню, чтобы сварить пару яиц.

* * *

– Доброе утро.

Лиам посмотрел на часы – было десять. Собрались почти все. Солнце светило в окна большого зала совещаний, и в его лучах мебель выглядела немного выцветшей и потрепанной. Он сделал глоток дымящегося кофе и оглядел обращенные к нему лица. Кто-то выглядел бодрым, кто-то не очень.

– Как вы уже знаете, мы основываемся на гипотезе, что все эти три случая каким-то образом связаны друг с другом. Во всех трех местах, где, как предполагается, исчезли люди, была оставлена записка со стихом из Корана. Как вам также известно, мы не стали сообщать прессе о цитатах из Корана. В настоящее время они являются наиболее важной частью расследования и поэтому, по распоряжению вышестоящих инстанций, не подлежат огласке. Не только потому, что в обществе может распространиться страх перед террористами, но и потому, что эта информация может навредить ходу дела.

Лиам сделал паузу, ожидая, пока все присутствующие в комнате кивнут ему. Иногда его обвиняли в том, что он недостаточно ясно все излагает, а иногда – что слишком вдается в детали. На сей раз недопонимание было исключено.

– Мы, конечно, расспросили родственников пропавших и сотрудников мастерской в Ассенсе, что они знают об этих записках. Но никто так и не смог