Искатель, 2003 № 02 - Журнал «Искатель»

Наконец и рыцари Ордена ощутили присутствие третьей силы.

— Кто ты и что тебе нужно? — раздраженно обратился к нагидше Икел. — Впрочем, вижу — ты ведьма, а до имени твоего мне дела нету.

— Морнегонда Аваддонская имя мне, — ответила ламия, — а пришла я за Договором.

— Ну так ступай прочь — ты опоздала. Договор мой.

— А, соглядатай! — не обращая внимания на слова Икела, обратилась она к мандатору. — Спасибо, что вынес свиток. В Башне мне было до него не добраться. — Она огляделась вокруг. — М-м, и место подходящее… пожалуй, проведу обряд прямо здесь. — Она поманила пальцем гомункула. — Иди же ко мне!

Тот покорно направился к ламии, но взъяренный Икел ударом кулака сбил его и припечатал ногой к земле, как диковинное насекомое.

— Сказал, мой! Ну-ка, братья, на мечи суккубово отродье!

Песьи рыцари с двух сторон ринулись к колдунье. Морна взмахнула рукавами — обвисшими складками серой кожи. Блескучие облачка тумана сорвались с ее ладоней и устремились к нападавшим. Только это был не туман, а мельчайший — и потому невесомый и летучий — порошок, приготовленный по тайным рецептам стриг: кровь убитых детей, мясо жаб, вскормленных освященными гостиями, кости трупов из оскверненных могил, злой пепел сожженного инквизицией стригона и менструальные выделения — вот каковы были его компоненты, тщательно смешанные, высушенные, измельченные и истолченные в тончайшую пыльцу, потом многократно просеянную через паутинные сита. Облачка окутали рыцарей, проникая в зазоры между доспехами, в щели забрал, под одежду… И нападавшие вдруг возопили истошно, срывая освященные — а потому неуязвимые для малефициума — брони. Никто и глазом не успел моргнуть, как двадцать отборных воинов Ордена корчились на земле окровавленными — дьявольский порошок разъедал человечью плоть не хуже кислоты. Уцелевший десяток в ужасе попятился. Но их командир и здесь не дрогнул: перехватив перчаткой из прочной вываренной кожи свой длинный меч за середину лезвия, он выставил его перед собой и шагнул к ведьме.

— Шиккуц мешомем, — торжественно роняя слова, произнес рыцарь, — отгонись, изыди… в места пустыя, в леса густые… и в пропасти земныя…

Ветер, до того лениво шелестевший в камышах, стал набирать силу, крепнуть — и вдруг загудел, засвистел подобно взмахам бича, рассеивая блескучий туман.

— Шиккуц мешомем… — продолжал Икел, удовлетворенно кивнув головой, — идеже не пресещает свет лица Божия… в места темныя, в моря бездонныя, идеже не пресещает свет лица Господня! Звере окаянно, изыди в ад кромешный… в пекло триисподнее… в тартарары! И к тому уже не вниде! Шиккуц мешомем! Аминь, аминь, аминь! — Голос его возвысился и налился яростным гневом.

Мощный порыв ветра ударил прямо в лицо нагидше, подхватил обрывки тумана за ее спиной и унес куда-то в камыши.

— Глаголю тебе, разсыпся! — вскричал приор-стратиг, потрясая крестообразной рукоятью меча. — Растрекляте, растрепогане, растреокаянне! Дую на тебя и плюю!

— Ну, довольно, — произнесла ведьма, и ветер тут же стих. — Это, значит, и есть ваша хваленая теургическая магия? — насмешливо продолжила она, приглаживая растрепавшиеся седые космы.

— Дую и плюю! Аминь, аминь, ами…

Морнегонда выпростала из серых складок левую руку, приложила безымянный палец к большому и послала в воздух щелчок. Раздался гулкий удар; приор-стратиг отлетел на несколько шагов и грянулся оземь. Гомункул, повизгивая ровно собачонка, подбежал к ламии. Она ухватила его одной рукой за шею, притянула к себе и резко ткнула в грудь ладонью; пальцы с длинными желтыми ногтями вошли в тело гомункула, как в мягкую глину.

— Так, — произнесла Морнегонда, задумчиво разглядывая сморщенный пергамент, — теперь мне потребна теплая кровь… альмарская… — Она перевела взгляд на бесчувственного приор-стратига. — Ага! — Нагидша стала перебирать руками, словно тянула на себя невидимый канат, и тело рыцаря туг же заскользило к ней ногами вперед по истоптанной грязи.

— Нет! — неожиданно для себя выкрикнул Фобетор.

— Жалко его? — удивилась ламия. — Могу другого использовать — мне без разницы, а перед тобой я в долгу. — С этими словами она тем же способом сбила с ног одного из оставшихся в живых рыцарей и потащила к себе; остальные в полной панике, с криками ужаса бросились врассыпную. А ведьма остановила тяжелый взгляд на эскувите.

— Жить хочешь? — спросила она вмиг обомлевшего Монту.

— А то!

— Тогда иди помогай. Выкопай вот тут ямку, этак полторы пяди в глубину — мне она для слива крови потребна, потом скажу чего еще делать.

Фобетор спешился и сел, устало привалившись спиной к туше дохлого змиулана. Странная апатия овладела его сознанием; он безучастно наблюдал, как бородатый эскувит, покорно следуя указаниям нагидши, вычерчивает пентаграмму; наклонно, клинками наружу, вкапывает мечи в ее навершия так, чтобы острия их точно указывали на центр фигуры, где рядом с вырытым им углублением недвижно стоит Морнегонда; потом рубит и раскладывает между лучами колдовской звезды головы орденских рыцарей…

Тени сползались к ногам мандатора — длинные тени подступающей ночи; стих стрекот цикад, все дневные звуки умерли; им на смену пришли зловещие шорохи сумерек. Взорвавшие было тишину болотные квакши внезапно смолкли, словно подавились; едкая, зевотная тишь опустилась на долину… Наконец, ночь полностью вступила в свои права.

Живого рыцаря ведьма велела связать и положить в середину, лицом в яму. К тому времени он уже пришел в сознание, выкрикивал невнятные угрозы и отчаянно брыкался. Бухие навалился ему на ноги, а старуха достала из складок одежды кривой нож черного обсидиана, схватила его за волосы и с силой оттянула голову вверх. Рыцарь завизжал пронзительно и тонко, будто роженица. Морна полоснула ножом — крик тут же сменился булькающим хрипением, а в земляное углубление ударил темный кровяной фонтан.

Очнувшись, Фобетор поднял голову и медленно осмотрелся вокруг: на тусклом небе бледными спирохетами копошились звезды; подобный сгустку мертвого семени безжизненно растекался Млечный путь, луну окружала болезненная голубая аура, и ее плоский лик посылал на землю слабые всплески болотного свечения.

Ведьма, подобрав подол хламиды, прыгнула на бьющееся в конвульсиях тело и с неожиданным остервенением принялась топтать его; яма наполнялась.

В этом мире не осталось ярких цветов, четких контрастов, даже близкие предметы утратили прежние ясные очертания и, казалось, приобретя текучесть, колебались нефтяными пятнами на стоялой водной поверхности.

Кровь иссякла, яма наполнилась, и колдунья отпихнула прочь обмякшее тело. Вытолкав Бухиса за пределы пентаграммы, она достала свиток с Договором и плавно погрузила его в теплую живую кровь. Пергамент зашипел раскаленным оковалком и стал быстро впитывать в себя жидкость. Морна простерла над разбухающим свитком руки.

— Неб Нехех, Неб Шу… хеди хепер Сах! — хрипло взвыла колдунья.

— …хепер сах… — согласилось далекое лесное эхо.

И тотчас окружающая природа — камыши,