Роковое решение - Анна Васильевна Дубчак

Да, я чувствовал себя виновным в ее ссоре с мужем. Не зная никаких подробностей ее ухода и боясь расспрашивать об этом Валеру, я испытывал сложные чувства и не мог принять решение: найти ли Женю и привезти ее с Мишей к себе домой, тем самым дав ей понять, что теперь мы вместе, или же попробовать вместе с Ребровым вернуть ее домой, к Борису.

И тут случается это убийство, и на месте преступления вся наша опергруппа, следователи, прокурор, ну просто все видят меня в обнимку с жертвой! У всех в глазах вопрос: это правда ты, Паша?

Конечно, меня допросили, вот только допрос длился всего несколько минут. Я так и не вспомнил, где и когда меня могли заснять в обнимку с этой красивой девушкой.

– Паша, ты не должен сейчас думать о Женьке, о том, что она подумает о тебе. – Как же хорошо Валера чувствовал тогда меня. – Ты должен сейчас позаботиться о себе. Постарайся ты уже, наконец, вспомнить, где и при каких обстоятельствах познакомился с этой Калининой…

Вот я и вспомнил, лишь когда снял со стены фотографию. Только Реброву пока не стал ничего говорить. Видел, как он переживает за меня, как пытается помочь мне, как сразу же, с легкостью, предположил, что это фотомонтаж. Но эксперты довольно быстро дали ответ: фотографии настоящие. Правда, свое заключение они сделали уже после того, как я вспомнил Лернера.

Я одного не сразу понял: зачем Ребров так спешил забрать одну из четырех фотографий из лаборатории, чтобы вернуть на место преступления? Это потом до меня дошло: он хотел показать их Жене, все четыре. Хотел, чтобы, вероятно, она, увидев меня с другой девушкой, остыла ко мне, да, именно чтобы остудить ее. Потом, правда, одну фотографию (точно не знаю, какую, хотя какая разница?) он снова вернул в лабораторию, в тот самый день, когда они с Женей приехали в Москву для встречи со мной.

Получается, что он забирал ее еще до того, как над ней поработали эксперты. Ну, Ребров, ну жук!

Итак, они приехали в Москву, где должны были встретиться со мной в кафе, Валера тогда отправился в отдел, чтобы отнести в кабинет вещдоки для последующей передачи в лабораторию (по второму разу злополучную фотографию, помаду и альбомы с квартиры Калининой), а Женя первая пришла в кафе, где я их уже ждал.

Волновался ли я тогда? Да, очень. В какой-то момент я вдруг и сам поверил в то, что грешен в связи с проституткой Калининой. Во всяком случае, об этом просто кричало мое искаженное чувством вины лицо.

– Привет! – Она села напротив меня. – Как дела?

Да лучше всех! Как же еще? Помнится, она все же спросила, словно надеясь на чудо, мол, это точно ты на фотографиях?

Но мы недолго оставались вдвоем, быстро вернулся Ребров, и я смог наконец рассказать о своем отдыхе в Лазаревском. Конечно, первое желание Реброва было встретиться с Ларой Плоховой и поговорить.

Я обманул их с Женькой, сказав, что она сейчас во Владимире, в командировке. «Вот вернется, мы с ней встретимся и поговорим». Я хотел сам первый поговорить с ней и рассказать обо всем, что случилось. Мне это было важно.

Женя выглядела прекрасно и казалась вполне спокойной и даже умиротворенной. Конечно, Ребров успел мне уже отзвониться и сообщить о том, что они с Борисом помирились и Женя вернулась домой. Я, с одной стороны, был рад этому обстоятельству, но с другой – не знал, как теперь все будет с Женей.

Во время обеда Женя спокойно поделилась со мной хорошей новостью – теперь Борис не станет препятствовать тому, чтобы она помогала Реброву в его расследованиях. Она сказала это таким тоном, как если бы получила диплом юриста, с достоинством, как если бы отвоевала у мужа право на определенную свободу.

Я улыбнулся ей. Что еще мог сделать?

Женя с Ребровым ушли, им предстояло поехать в лабораторию, чтобы там дождаться результатов экспертизы, связанной с отпечатками на помаде, с тем чтобы потом попробовать найти след принадлежности к определенному человеку. Если окажется, что женщина, которой принадлежит эта помада, каким-то образом засветилась своими пальчиками в базе, то мы бы нашли близкую подругу Ларисы Калининой.

А я помчался к Ларе Плоховой в Замоскворецкий отдел.

Ларе шла форма. Но, конечно, я увидел перед собой уже не ту загорелую, в открытых платьях или купальнике курортную красотку, а просто красивую молодую женщину. Она встретила меня с улыбкой.

– Привет, Паша! Ужасно рада тебя видеть! – Она вышла из-за стола, и мы обнялись. От ее волос пахло духами. – Садись. Хочешь чаю?

Я отказался. Смотрел на нее и спрашивал себя: она на самом деле такая спокойная или только делает вид? Я же отправил ей на телефон кучу фотографий с места преступления! Она что, не поняла, что Калинину убили явно по ошибке, и мишенью должна была быть сама Лара?

– Слушай, какие шикарные снимки! Да я бы и сама не отказалась повесить их в своей спальне. Вот буду старушкой, взгляну на них и вспомню наше с тобой Лазаревское, этого симпатягу фотографа Мишу Лернера… Как же было тогда хорошо! Спокойно! И знаешь, я даже рада, что у нас не было никакого романа, что мы просто наслаждались морем, теплом, вином… Роман бы все усложнил.

– Ты находишь? – только и сказал я, в душе, конечно, жалея о том, что не усложнил наш отдых. – Ты видела фотографии самой Калининой? Я имею в виду живой, я взял их из альбома.

– Да. На самом деле, очень похожа на меня. Но с чего ты решил, что нас перепутали, что должны были убить меня?

– Да не то что решил, нет, просто предположил. – Говоря это, я и сам почувствовал себя неуверенно. А вдруг я ошибаюсь, как и Ребров с Женей? Да мало ли причин убить молодую и красивую женщину. Вот, совсем недавно же убили Валентину Троицкую, маникюршу – просто из ревности! Хотя нет, там было еще кое-что… посерьезнее[2]. Да о Ларе Плоховой никто бы и не вспомнил, как и не узнал бы, что она – точная копия Калининой, и мысли бы даже не возникло, что, убивая Калинину, убили не того человека. Но подсказка была налицо – фотографии. Быть может, именно это обстоятельство и спасет жизнь Ларе Плоховой!