Наследники чужих судеб - Ольга Геннадьевна Володарская

— Зачем бы им разводиться?

— Ему незачем, а супружница его та еще…

Тетя Вера набрала в грудь воздуха, чтобы выдать очередную обличительную тираду, но передумала.

— Банку не выбрасывай, заберу, — буркнула старушка, после чего удалилась.

А Оля взялась за растопку печи, готовку. Тут и Норрис подоспел.

— О, Кефир! — поприветствовал он Персика, намывающего гостей сидя на крыльце. — Ты тут чего забыл?

— Знаете этого кота?

— К сестре моей двоюродной захаживает. Столуется у нее, иногда ночует. Кефир любит, но только подслащенный. Вы, хозяйка, не гоните его. Кот — знатный крысолов.

— А мух он не ловит? — Она вспомнила ту, что не давала спокойно спать.

— От насекомых фумигаторы продают в ближайшем магазине. Купите лучше сейчас, пока летняя жара не началась, — будет ажиотаж.

После того как фронт работ был определен, а оплата оговорена, Оля приступила к развешиванию занавесок. Когда на всех окнах появились тюль и шторы, она поела. Каша оказалась не просто вкусной, а какой-то волшебной. Поблагодарив Манюшку, Оля накормила Норриса и Персика-Кефира, еще немного прибралась в доме, затем отправилась на старое кладбище. Бабушкину могилу все же нужно проведать!

* * *

Бобриха сидела нахохлившись. Худая, но толстолицая. Щеки такие, будто она что-то за ними держит. Глаза заплыли. Подобные лица — у алкашей, их называют одутловатыми, но Алевтина не пила. Наверное, у нее были больные почки, а она любила соленое, вот и отекала.

— Алевтина Степановна, вы видели эту фотографию? — обратился к ней Рустам. И продемонстрировал снимок, что лично обнаружил вчерашним утром.

— Нет.

— Уверены? — И указывал на рисунок на стене. — А не снимок ли вас вдохновил на это художество?

— Видение у меня было. Ясновидящая я.

Пока старлей ее допрашивал, Зорин просматривал материалы дела. Их было немного пока, но в электронном виде уже поступило несколько новых. Спасибо техническому прогрессу!

Катерину и Агнешку совершенно точно задушили. Их не истязали, не насиловали (следов чужого ДНК на останках не обнаружили), умертвили, скорее всего сонных. После чего подготовили к погребению.

— Не носила Катерина никаких цепочек, — сообщила ему тетя Кира пару часов назад. До нее дошли слухи о том, что на девушках были идентичные украшения. — Помнишь, как она в бане упала и выбила зуб?

— Сам не застал, но ты об этом рассказывала.

— Крестик у нее тогда на шее был. Так прожег ее, что след остался. С тех пор Катюша грудь не украшала. Сразу нервно чесалась, если что-то вешала даже поверх одежды.

— Значит, цепочки с подвесками надели на девушек посмертно, — сказал бы ей Зорин, но не собирался посвящать крестную в детали расследования.

Свернул разговор. А к новому подготовился.

— Ты внук Сваи? — первое, что услышал Михаил, когда приехал к свидетелю. То был бывший кладбищенский сторож по кличке Синий. — Похож…

— Синько Григорий Евгеньевич?

— Он самый.

— Я из полиции. Майор Зорин. Поговорим?

— Заходи.

Мужчина впустил его в свою комнату. В Ольгино осталось единственное общежитие, которое еще не расселили. Синько проживал в нем.

— А у вас мило, — отметил Зорин. Комната маленькая, метров десять, но в ней все по уму. Пространство распределено грамотно, осветительные приборы в нужных местах, есть предметы декора.

— Свая, давай на «ты»? — предложил хозяин дома. — Пока мне не предъявили обвинение?

— В чем?

— В убийстве двух девушек. Я знаю, что под сторожкой нашли трупы. И их туда захоронили, когда я работал на кладбище.

— Почти двадцать лет работал, — сверился с записями Зорин.

— Больше. Но официально восемнадцать. А так с тысяча девятьсот девяносто девятого до позапрошлого года.

— Есть что рассказать?

— Я занял место отца. Он был сторожем до меня. Работал еще в те времена, когда кладбище функционировало. Я помогал. А когда он умер, занял его место. Почти самовольно.

Синий хорошо говорил, грамотно. И располагал к себе, невзирая на внешность. Конкретнее — безобразные шрамы на лице. Рядом с ним взорвалась самопальная бомба. Михаил помнил статью об этом в «Авангарде». Местному авторитету Годзилле прислали подарок в коробке, его шестерка должен был ее вскрыть, чтобы проверить содержимое…

Синий был той шестеркой Годзиллы, что проверил коробку. Хорошо, не ослеп.

На кладбище, где работал сторожем отец бедолаги, бандиты прятали трупы. Все равно заброшено! Поэтому Синий занял место смотрителя после смерти родителя. Да так и остался. Когда убили Годзиллу, смог устроиться официально. Зарплату начал получать. А после увольнения обрел возможность заявить о своем почти двадцатилетнем трудовом стаже.

— После смерти Годзиллы никто не был захоронен на старом кладбище, — заявил Синий. — С моего разрешения точно.

— Но именно под твоей сторожкой обнаружили два трупа. Не где-то у забора. Или в провалах на месте старых могил…

— Под сторожкой тоже провал был. Почвы у нас рыхлые, поэтому могилы и оседают. Правильно сделали, что кладбище закрыли. Еще лет пятьдесят, и оно ухнет вниз, а церковная колокольня накренится, как башня в Пизе.

— Не уводи разговор в сторону, — перебил его Михаил. — Ты знал о том, что под домиком, в котором ты дневал и ночевал, спрятаны тела?

— Конечно, нет. Я хоть и не боюсь покойников, но жить на свежей могиле… Нет, не стал бы.

— То есть узнай ты о ней, позвонил бы в милицию?

— Нет, это вряд ли. Скорее всего, перезахоронил бы тела, и так, чтобы кто-то их нашел, но не я.

— Не верю, что кто-то без твоего ведома мог похозяйничать на кладбище…

— Мог. Я же не двадцать четыре на семь там находился. Ночами особенно часто отлучался. Догадайся почему?

— Ходил к женщинам?

— Приходилось, ведь они на кладбище трахаться отказывались. Не всем так повезло, как моему отцу.

— О чем ты?

— Так ты не знаешь? — удивился Синий. — Думал, тебе тетка рассказала о нем и Марфе. Она как-то застукала их.

— Так вот кто таинственный мужик, от которого она рожала!

Зорин вспомнил отца Синего. Невысокий, коренастый, очень волосатый. Похож на неандертальца, но не воинственного. В глубоко посаженных глазах покой, в движениях плавность. Он плел венки на продажу, сидя на скамеечке возле сторожки. Делал это до последнего, потому что любил свое дело. Когда Синько умер, его разрешили похоронить на старом кладбище. Сразу после этого на дереве, что росло возле могилы, поселились скворцы. Они прилетают каждую весну, поколение за поколением, и так громко поют, что заглушают карканье ворон.

— Марфа любила моего отца, — сказал Синий. — Потому что он единственный ее жалел. Другие издевались. Она туповата, страшновата, родилась в тюрьме (мать ее сидела за убийство мужа и пасынка), выросла в детском доме. С ней никто не хотел общаться. А мой отец, доброй души человек,