Пассажир без возврата - Алексей Небоходов

кожа всё ещё хранила тепло её тела, но что—то изменилось. Почти неуловимо. Едва заметно, но в этом и крылась самая пугающая деталь. Разум отказывался принимать происходящее, заставляя цепляться за привычные ориентиры: дыхание, движения, но всё внутри него уже поднимало тревогу. Чувство реальности рассыпалось, как пепел на ветру.

Её кожа…

Он не сразу понял, что именно изменилось, но при следующем прикосновении ощутил странную разницу. Слишком гладкая. Неестественно ровная, без малейших изъянов, словно тело утратило ту едва ощутимую шероховатость, свойственную живому существу. Оно стало чем—то иным – натянутым, будто покрытым тончайшей плёнкой, которая не просто отражала свет, а слегка мерцала в его бликах.

Пальцы Пятакова сжались вокруг её предплечья, и это ощущение пронзило его, как удар тока. Как будто он касался не кожи, а чего—то, что только притворяется ею. Внутри зашевелился страх, отзываясь неприятным холодом в груди.

Он перевёл взгляд на её лицо.

Всё ещё красивое. Всё ещё манящее. Но теперь в нём появилось нечто иное, пугающее, как в дорогой фарфоровой маске, которая вдруг начинает казаться живой. Губы тронула лёгкая улыбка – почти такая же, как раньше, но… совсем не такая же.

Чуть шире. Чуть слишком правильная. Линия губ вытянулась, уголки рта поднялись выше, чем должны были, будто кожа натянулась на незримом каркасе. Её лицо больше не было просто человеческим – в нём появилось что—то текучее, зыбкое, как если бы оно состояло из нескольких слоёв, один из которых просвечивал сквозь другой.

А потом он заметил глаза.

Тёмные, слишком тёмные. Белки исчезли, затянутые вязкой, угольно—чёрной пустотой. Они не отражали свет, не имели зрачков, не выдавали ни единой эмоции. В них не было ни осознания, ни даже самого присутствия, только бесконечная, удушающая бездна, в которой нельзя было зацепиться ни за один знакомый элемент. Там не отражался этот номер, не отражался он сам, даже свет ламп растворялся в этом абсолютном мраке, поглощаясь, исчезая без следа.

Её дыхание не изменилось. Оно всё так же оставалось размеренным, будто происходящее не имело для неё никакого значения. Как если бы она знала, что этот момент наступит. Как если бы давно ждала его.

Пятаков застыл, внезапно осознав, что не может дышать так же свободно, как мгновение назад. Её пальцы продолжали двигаться по его телу, но теперь каждое прикосновение казалось не просто касанием женщины, а чем—то иным. Будто его касались вовсе не пальцы, а холодные, вытянутые щупальца чего—то, чему не место в этом мире.

Он моргнул, пытаясь удержать реальность, но в следующий миг его сердце сжалось. Пальцы внезапно стали длиннее. Происходящее не было мгновенным превращением, не было резким изменением – просто он вдруг осознал, что её руки выглядят иначе. Чуть более вытянутыми. Чуть более чужими. Как будто их форма могла меняться, подстраиваясь под момент, под движения. Будто они искали что—то, пробуя его кожу, исследуя, изучая, запоминая.

Он опустил взгляд – и вдруг увидел, как что—то проступает сквозь её запястье. Полупрозрачная плёнка, под которой, подобно тонким живым нитям, двигалось нечто пульсирующее, живое. Они меняли форму, будто впитывая информацию, изменяясь, реагируя. В его разуме пронёсся ужас – он не мог этого видеть, не мог этого осознавать, потому что такое не ДОЛЖНО, не могло существовать. Но оно было здесь. Оно было частью неё.

Девушка улыбнулась шире, и теперь это уже не была улыбка человека.

Пятаков пытался осознать происходящее, но разум словно вяз в липкой трясине. Его тело ещё ощущало тепло её кожи, лихорадочный ритм движений, но теперь всё это казалось смазанным, словно он наблюдал за сценой сквозь мутное стекло. Её силуэт дрожал в воздухе, становился неустойчивым, как пламя свечи в затхлом пространстве, где не было ветра, но ощущался сквозняк.

Мир вокруг терял чёткость, черты расплывались, будто кто—то растворял их в ночи, перемешивая реальность с чем—то более древним, неведомым, ползущим из глубин, которым не должно было быть места в этом мире.

Его мышцы напряглись в попытке подняться, но тело не слушалось. Оно будто окаменело, погружаясь в оцепенение, похожее на тот момент между сном и пробуждением, когда осознание возвращается, но движения остаются невозможными. В висках гулко отдавалось биение сердца, но даже этот звук начинал казаться чужим, как если бы он уже не принадлежал его телу.

Она продолжала двигаться, и её лицо застыло в странном выражении – не столько наслаждения, сколько первобытной жадности. Губы приоткрыты, но дыхание не слышно. Её глаза – две чёрные бездны, в которых невозможно было различить хоть какую—то жизнь. Только пустота, зовущая, затягивающая, жадно поглощающая всё, что осмеливалось заглянуть в неё.

Воздух в комнате сгустился, стал вязким, тягучим, будто он был не частью этого мира, а чем—то чужеродным, вытесненным из другой реальности. Дыхание утяжелилось, стало влажным, словно лёгкие Пятакова заполнялись плотной, горячей дымкой, мешающей сделать хоть один нормальный вдох. Пространство вокруг начинало искажаться, плавиться, теряя привычную форму. Границы предметов размывались, как если бы всё происходящее находилось под толщей воды, под мерцающей гладью, скрывающей под собой неведомую бездну.

Тонкий звон пронзил воздух, срезая тишину, проникая в самое нутро, протыкая его мозг острым жалом. Это не был звук, который можно услышать ушами – он был внутри, там, где не должно было быть ничего, кроме мыслей. Но мысли исчезали, уступая место только одному – осознанию, что он больше не принадлежит себе.

Он снова попытался двинуться, но тело лишь дрогнуло, будто к нему были привязаны тысячи тончайших нитей, удерживающих его в этом моменте, в пространстве, которое переставало быть реальным.

И тогда он почувствовал, как его тянет вниз.

Сначала это было лёгкое ощущение, как когда ступаешь на рыхлый песок у кромки воды, и земля под ногами медленно уходит, увлекая вглубь. Но это наваждение быстро переросло в нечто иное. Впечатление, что под ним больше нет твёрдой опоры, что он завис в пространстве, где не существует силы тяжести, но есть что—то иное – невидимое, но неотвратимое. Оно не просто увлекало его за собой – оно выдирало его из этого мира, вытягивало, словно нить из ткани, оставляя за собой лишь зияющую дыру.

Его взгляд метнулся вверх, и он увидел её. Проститутку, которая больше не была проституткой. Существо, сидевшее на нём, уже не напоминало человека – его очертания искажались, то растягиваясь, то становясь прозрачными, будто это тело состояло из сотен слоёв, наложенных друг на друга. Она наклонилась ближе, и её губы прошептали что—то, но звуки были неразличимы, словно голос шёл из другого