Коллекция - Валерий Аркадьевич Горбунов

— Мифологической теории, — закончил фразу Коноплев.

— Вам это известно?

— Разумеется. Я сам в свое время, конечно, на любительском уровне, интересовался библией и библиестикой.

— Вы?!

— Да я, — в глазах Коноплева прыгали лукавые искорки.

— Ну и…

— Мне, например, удалось по косвенным признакам установить, как выглядел Иисус. Если, конечно, допустить, что он был реальной личностью…

— Любопытно, — оживился Заяц. — Тем более что в евангелиях об этом ни слова. Даже намеком не сообщается, был ли Иисус высок или мал, красив или уродлив, какого цвета у него волосы, глаза, как одевался…

— И тем не менее методом дедукции кое-что установить можно…

Борис Никифорович был само внимание. Рукой, украшенной кольцом с крупным камнем, пригладил рыжую прядку да голове, проговорил:

— Слушаю!

— Как известно, Иуде пришлось поцеловать Иисуса в Гефсиманском саду, чтобы палачи-первосвященники могли его узнать. А почему? Да потому, очевидно, что Иисус ничем не отличался от окружающих, то есть имел самую заурядную, неброскую внешность. То есть не имел особых примет.

— В отличие от меня?

— В отличие от многих… скажем так… Известно также, что Иисус умер на кресте гораздо быстрее, чем другие. Из этого факта нетрудно сделать вывод, что он не отличался крепким здоровьем, был хилым, тщедушным. Пойдем дальше. Мы знаем, что римские солдаты, стоявшие в карауле у креста, бросали жребий, чтобы решить, кому достанется одежда Христа. Следовательно, он не был в лохмотьях, а одевался достаточно богато…

— Интересно! — воскликнул Борис Никифорович и, вскочив со своего кресла, захромал по комнате. Подошел к шкафу, взял в руки небольшой томик. Его взгляд остановился на лупе, лежащей на письменном столе. Лукаво улыбнулся:

— А теперь позвольте, Николай Иванович, и мне проявить свои дедуктивные способности. Чрезвычайно любопытные разыскания относительно Христа вы сделали уже здесь, на моей даче. Из чего я это заключаю? Лупа была спрятана в ящике стола. А теперь она на виду. Вы ее достали, чтобы читать вот эту библию, которую я держу в руках… Шрифт здесь чрезвычайно мелок, и разобрать его невооруженным глазом трудно. Так?

Коноплев рассмеялся и поднял руки:

— Сдаюсь! Ваша правда. Библию вы мне оставьте. Я ею заинтересовался. А вот магнитофон «Грюндиг», альбом с марками и скрипку захватите в Москву. Я часами брожу по лесу, дача остается без присмотра, мало ли что может случиться. И к чему здесь, на даче, вся эта роскошь?

Борис Никифорович сделал округлый жест рукой:

— Надеюсь, вы меня не осуждаете за все эти… излишества?

— Вас лично — нет, я еще мало вас знаю и для каких-либо широких выводов не имею оснований. Но в принципе погоню за дорогими, модными, чаще всего ненужными вещами, которой сейчас увлекаются многие, осуждаю… — Хотя Коноплев и дал себе слово вести себя с Зайцем отменно вежливо и учтиво, однако его так и подмывало вступить с ним в спор.

— Ну, надо еще доказать, что эти дорогие и модные вещи, о которых вы говорите, людям не нужны! — с вызовам произнес Заяц. — Нужны, если не для удовлетворения самых насущных потребностей, то для более высокой цели… Ведь потребности бывают не только насущные. Вы помните, один поэт сказал: «Я могу обходиться без необходимого, но не могу без лишнего».

— Потребности не могут складываться стихийно, их надо формировать.

— То есть вы готовы взяться за формирование моих потребностей, милейший Николай Иванович?

— Ваших? Ни в коем случае. А вот свои я формирую.

Заяц посмотрел на Коноплева с жалостью:

— То-то и видно… Этот лыжный костюм вырвиглазового василькового цвета с начесом где достали, если не секрет?

— Купил в «Галантерее»… Там есть трикотажный отдел…

— Вы неподражаемы! Но оставим ваш костюм в покое. Возьмем проблему во всем ее объеме. Когда вы впервые увидели мою дачу, она вас смутила. Не отрицайте, смутила, я это определил по вашему лицу. «Куда я попал, — подумали вы. — Откуда у него такие хоромы?» Потом вспомнили о моих гонорарах, о положительном отношении к моей персоне со стороны вашего руководства и успокоились. Я на вас не обиделся. А за что обижаться? Вы, сами того не желая, отдали дань распространенному у нас предрассудку, мол: «От трудов праведных не наживешь палат каменных». Но давайте задумаемся: когда возникла эта поговорка? До революции, когда страна была отсталой, а большинство людей жило бедно. Не так ли? С тех пор много воды утекло. Страна богатеет, богатеют и люди. Причем заметьте — богатеют именно от трудов праведных… Так что хотите вы этого или нет, а все эти бирюльки я и не подумаю увозить с дачи. Магнитофон вам пригодится, долгими вечерами так приятно послушать Моцарта! Марки особой ценности не имеют. Если и украдут — не жалко. Скрипка… Разве вы не помните, что великий Шерлок Холмс играл на скрипке? Да, я знаю, вы не играете, но один вид скрипки должен действовать вдохновляюще! А если произойдет несчастье, кто-нибудь покусится на мои сокровища, то вы же, без сомнения, вскоре его поймаете. С вашими-то способностями!

И надо же было такому случиться: 24 мая, в самый канун отъезда Коноплева с дачи, скрипка пропала!

Был уже конец мая, однако погода, на удивление, никак не могла установиться. С утра совсем по-летнему начало пригревать солнце и полураздетые дачники потянулись к пруду — купаться, вдруг внезапно налетел не то циклон, не то антициклон, небо заволокло тучами, подул холодный ветер, зарядил мелкий, противный дождь.

В тот день Николай Иванович, как обычно, вышел на послеобеденную прогулку, но быстро продрог и уже через полчаса вернулся домой.

Поднялся по скрипучим ступеням на высокое крыльцо. Открыл ключом дверь. Здесь же, в прихожей, скинул мокрые, в рыжей глине сапоги, надел тапочки.

В первую секунду пропажи не заметил. В полутьме сияли медные подсвечники на каминной полке, светились стекла книжных шкафов. Репродукция картины Джотто спокойно висела, на месте. И вдруг Николая Ивановича точно током ударило: нет скрипки! Под картиной на выцветших обоях отчетливо проступало темное пятно в форме то ли песочных часов, то ли перехваченной в талии женской фигуры, то ли восьмерки, то ли бог знает чего! Пятно было, а скрипки не было.

Все остальное оказалось нетронутым: в нижнем ящике шкафа по-прежнему лежал магнитофон «Грюндиг», на столе — альбом с марками и лупа с черной пластмассовой ручкой, тусклым зеленоватым пятном в углу проступал экран «Темпа». Целы свитера, рубашки, обувь… Не было только скрипки. Еще утром она висела на своем обычном месте, помнится,