Сиротка для врага. Огонь и Тьма - Ульяна Чертовских

— Здравствуйте. Можно? — я постучалась в дверь и заглянула в кабинет.

— Проходи, Ирэна, садись, — Ольга Фёдоровна движением головы указала на стул. — Рассказывай. Что на этот раз? Опять Белов?

— Белов, — горестно вздохнула я. — Он рылся в моём рюкзаке и читал записи из моего дневника перед всем классом.

— Но ты же чуть не покалечила его. Ты отдаёшь себе отчёт о том, какими могут быть последствия? Ты же прекрасно знаешь кто его родители, — заведующая постучала карандашом по столу. — В последнее время у тебя стали проявляться вспышки неконтролируемой агрессии. Что же с тобой происходит?

Если бы я могла ответить на её вопрос, то обязательно сделала бы это. Со мной действительно творилось что-то странное, но я даже себе не могла объяснить, что это.

Глава 2

Началось всё чуть меньше года назад, почти сразу после моего семнадцатилетия — того самого дня, который прошёл так же буднично и незаметно, как и все предыдущие. И случилось это неожиданно, одной из тех глубоких ночей, когда тишина в спальне детского дома обычно бывала особенно густой.

Я проснулась от странных, непривычных звуков, вскочив на кровати с таким ощущением, будто меня кто-то резко окликнул. Сердце колотилось где-то в горле. Я замерла, стараясь дышать тише, и огляделась по сторонам, но ничего необычного не заметила. Комната была погружена в привычный полумрак — ничто не шевелилось, ни одна тень не сдвинулась с места. Все мои соседки мирно спали на своих койках, каждая на своём месте.

Однако звуки не исчезали. Наоборот, теперь, когда пришла в себя, я слышала их ещё отчётливее. Это не было шумом в ушах — нет, это было что-то другое, что-то реальное.

Я снова легла, уткнувшись лицом в тонкую прохладную подушку, и закрыла глаза, решив прислушаться получше. И тогда комната ожила. Вернее, она всегда была жива, но только сейчас я это осознала. Казалось, будто всё пространство наполнилось тихим, копошащимся гулом: бесконечными шорохами, короткими вздохами, приглушёнными стуками где-то в стенах. Вот кто-то завозился под полом, и послышался тонкий, отчаянный писк — похоже, мыши устроили под полом драку. Откуда-то издалека, может, с улицы или даже из подвала, доносился низкий, едва уловимый гул. Но самое пугающее было вблизи: я слышала дыхание каждой из спящих девочек — не просто вдохи и выдохи, а до малейшего посвистывания в носу, до хрипа в груди, до скрипа зубов во сне.

Мне стало жутко. Я сжалась в комок и натянула одеяло до самого подбородка, как в детстве боясь, что из темноты непременно кто-нибудь выскочит и схватит меня. Это странное состояние длилось, наверное, минут двадцать, но показалось вечностью. Постепенно, уже под утро, страх отступил, сменившись леденящей усталостью, и я всё же провалилась в короткий, тревожный сон.

Следующей ночью всё повторилось снова. Едва я закрыла глаза, тот же шквал звуков обрушился на меня. Но на этот раз паники не было — лишь нарастающее любопытство. Я осторожно приподнялась, отбросила одеяло и, ступая босыми ногами по холодному полу, на цыпочках выскользнула из комнаты в коридор.

Звуки здесь стали другими, но не прекратились. Они были гулче, просторнее. И тогда я отчётливо услышала, как едва скрипнула дверь в самом конце коридора. Я тысячу раз проходила мимо и никогда раньше этого не замечала. А сейчас мой слух улавливал всё: скрип дерева, лёгкий стук щеколды, даже шуршание пыли на её поверхности.

К моему ужасу звуки не исчезли и, кажется, исчезать не собирались. Они преследовали меня повсюду — в столовой, в классе, на улице. Через несколько дней до меня наконец дошло: по необъяснимой причине мой слух невероятно, до неестественности, обострился. Теперь я могла, при желании, с лёгкостью расслышать, о чём шепчутся воспитательницы за закрытой дверью на другом конце здания, или уловить тихий разговор влюблённой пары на скамейке у дальнего забора.

Поначалу это сводило с ума. Мир превратился в оглушительную какофонию. Но постепенно я привыкла. Мой мозг научился выхватывать из этого шумового потока нужные нити, фильтровать информацию, концентрируясь только на том, что было важно. Я думала, что это предел, но едва я освоилась со слухом, как ко мне пришло новое умение — зрение. В одну из ночей я поняла, что могу без труда различать очертания предметов в кромешной тьме. Я могла передвигаться по тёмному коридору, не зажигая света, видя всё вокруг с размытой, но совершенно отчётливой ясностью, будто сквозь лёгкую дымку. Тьма перестала быть для меня непроглядной.

Не знаю, как одно связано с другим, но мой кулон, единственная ниточка, связывающая меня с прошлым, с родителями, о которых я ничего не помню, тоже начал меняться. Это была изящная фигурка рыси, отлитая из тусклого серебра, с гравировкой, имитирующей шерсть. Но главной его тайной всегда были глаза — два крошечных, отполированных до зеркального блеска янтарных камешка, которые казались живыми. И вот, когда моё зрение пронзило ночную тьму, эти камни загорелись. Не ярко, а приглушённо, как тлеющие угольки, будто в их глубине проснулась дремлющая сила.

В тот же момент я заметила перемены в собственном отражении. Мои глаза, всегда бывшие обычными золотисто-карими, стали цвета тёплого мёда и солнечного камня — точь-в-точь как у той самой рыси. А в моменты, когда мной овладевал гнев, в их глубине вспыхивали крошечные огненные искры, пугающие и завораживающие одновременно.

Однако перемены коснулись не только внешности. Во мне пробудилось что-то чужое, дикое. Я стала замечать, как по малейшему поводу во мне вскипает раздражение, а на привычные насмешки и тычки сверстников я теперь реагировала с внезапной, острой агрессией, едва успевая сдерживать порыв броситься в драку. А потом появились сны.

Они были настолько яркими, красочными и осязаемыми, что граница между явью и грёзами начала расплываться. В этих снах я оказывалась в другом мире — мире изумрудных лугов, древних лесов и воздуха, напоённого ароматом диких трав. Там я чувствовала себя на своём месте — уютно, спокойно и невероятно комфортно, как будто вернулась домой после долгой разлуки.

Иногда мне снились женщина и мужчина в роскошных одеяниях, расшитых причудливыми узорами, не похожими ни на что из того, что я видела в реальности. Рядом с ними резвилась маленькая девочка с роскошными локонами цвета спелого мёда. Я с болезненной уверенностью чувствовала, что она — это я. Они были семьёй — маленькой, светлой и безмерно счастливой. Отец, могучий и