Искатель, 2004 №4 - Сергей Юрьевич Борисов

декабря 1865 года — кольцо, осыпанное 3 большими и 22 маленькими бриллиантами; 11 января — билет внутреннего пятипроцентного займа за номером 09828. Накануне, значит… Лежала в книге и записка такого содержания: «Весьма сожалею, что не застал вас дома. Только вчера приехал из Тулы. Постараюсь быть завтра. Искренне Вам преданный Григорьев».

Судя по всему, Григорьев находился с Поповым в доверительных отношениях. Как и убийца, которого капитан угостил пивом, спокойно дымя при этом сигарой, — ее, потухшую, нашли под его бездыханным телом. Но достаточно ли этого, чтобы считать Григорьева убийцей? Разумеется, нет, но искать его надо.

Казалось бы, чего проще, если в книге Попова был указан адрес: «На Покровке, близ церкви Воскресенья в Барашах, в доме Лукьянова, бывшем Дроздова»? Однако по указанному адресу, как оказалось, Григорьев не проживал ни сейчас, ни в прежние годы.

Чтобы избавиться или, напротив, утвердиться в своих подозрениях, полицейские предложили через газеты всем, заложившим вещи у Попова, явиться за ними. Явились все, кроме Григорьева.

Неудача не охладила пыл слуг закона. Найти Григорьева попытались другим способом. Повторный осмотр квартиры Попова, а именно — форма пятен крови и их расположение, позволили сделать вывод, что убийца не только вымазался в крови своих жертв, но и поранил себе левую руку. В больницы было направлено соответствующее уведомление, мол, смотрите в оба, и уже на следующий день был арестован молодой человек с порезами на ладони. Через день еще один. И еще… Все они были с извинениями отпущены, однако не ранее, чем полицейские проверили их алиби на 12 января. У всех оно было «железным».

— Тупик, — подвел черту следователь, которому было поручено вести дело об убийстве в Средне-Кисловском переулке.

Ему очень не нравилось, как разворачиваются события. Свое раздражение он срывал на молодом полицейском, том самом, что любил изъясняться красиво и хорохорился, стоя над трупами Попова и Нордман.

Восторженность новичка бесила следователя, и он, дабы вернуть юношу на грешную землю, поручил ему самую неблагодарную работу — письмоводительскую, крючкотворскую. Однако юноша справлялся с ней безропотно и достойно. Прошлое капитана Попова и обстоятельства его появления в Москве теперь были известны следователю во всех деталях.

В первопрестольной отставной капитан объявился в сентябре прошлого года, а до того проживал в Финляндии, владея небольшим имением. По слухам, подтвержденным, впрочем, родственниками Попова, к продаже имения и переезду в Москву его подбила Мария Нордман, находившаяся у него в услужении более десяти лет. По-видимому, 44-летняя уроженка Финляндии находилась со своим хозяином в интимных отношениях и имела на него немалое влияние, хотя и соблюдала дистанцию, понимая, что о замужестве она может только мечтать. За имение Попов выручил 23 тысячи рублей, кое-что у него имелось в загашнике, так что капитал его составлял около 30 тысяч. Состояние свое Попов хранил в банке, предпочитая наличных денег при себе не иметь. Поселившись в доме Шелегина, некоторое время он присматривался, а потом решил заняться отдачей денег под залог, для чего поместил соответствующее объявление, причем поместил не где-нибудь, а в «Полицейских ведомостях»! Обширной клиентурой, однако, отставной капитан обзавестись не успел, как и кругом новых знакомых. На этом фоне его очевидное расположение к человеку, назвавшемуся Григорьевым, было весьма странным.

— Тупик, — повторил следователь.

— Посмотрите, какая интересная записка, — подлетел к нему молодой полицейский. — Ювелир Феллер с Большой Дмитровки пишет Попову, что предложенный ему на оценку господином Сапожниным браслет может быть продан за двести пятьдесят рублей. И вот что я думаю: не всех ли своих клиентов капитан к Феллеру посылал? Может, там и следы Григорьева поискать?

Следователь резко поднялся:

— Едем!

В ювелирном магазине Григорьева помнили, описав как молодого человека приятной наружности, скорее всего — студента.

— Увижу — узнаю, — категорически заявил приказчик Шохин.

— Вот ты нам и поможешь, — сказал следователь. — Завтра.

На следующий день, 31 марта, в Светлое пасхальное воскресенье, Шохин с утра был на Тверской, куда в праздничные дни по обыкновению стекалась вся Москва. Шансов на то, что среди этой многоликой толпы он заметит Григорьева, было немного, но — вдруг?

Удача улыбнулась приказчику, когда улицы уже заволакивали сумерки. Григорьев не спеша шел по направлению к Кузнецкому мосту, старательно обходя лужи. Шохин последовал за ним и проводил Григорьева до самой квартиры. Вскоре в ее дверь уже стучали полицейские.

Молодой человек, опознанный приказчиком, оказался студентом 2-го курса Московского университета Алексеем Николаевичем Даниловым, подрабатывавшим преподавателем словесности в женском учебном заведении. Жил он вместе с матерью, сестрой и отцом, служившим старшим надзирателем 4-й московской гимназии.

— Никак не пойму, что вам от меня нужно? — горячась, спросил Данилов.

— А что это вы все руку прячете? — вместо ответа задал свой вопрос следователь.

Данилов вынужден был показать левую ладонь. На ней были шрамы.

— Это от ожога утюгом; а этот порез — прошлым летом с лошади упал, вот и поранился.

— Вы арестованы, — объявил следователь.

Улик против Данилова было покамест немного, но вдохновленные удачей полицейские продолжали собирать их одну к одной.

Перво-наперво они провели изобличающие Данилова очные ставки с Шохиным и Феллером.

Затем приглашенный для освидетельствования врач показал, что раны на ладони студента нанесены острым и плоским предметом.

Изъятые при обыске в доме Данилова бумаги отдали графологам для сравнения их с запиской Григорьева, найденной в кабинете Попова. Заключение специалистов об идентичности почерков было однозначно положительным.

— Чепуха! — оставался невозмутимым Данилов. — Обыск, кроме этих бумажек, вам ничего не дал; Где золото и бриллианты, якобы похищенные мною у Попова? Нет их! И вообще, весь день двенадцатого января я провел дома.

— Кто это может подтвердить?

— Мать, сестра, наша родственница госпожа Швалленгер, мой товарищ Малышев…

— Не подтвердят, — ухмыльнулся следователь и выложил на стол смятый, а потом любовно разглаженный листок. Его ему вручил депутат от университета Должи-ков, встречавшийся с арестованным. Данилов попросил его передать записку матери. В ней он слезно умолял родных подтвердить его алиби на 12 января и уговорить его знакомых сделать то же самое.

— А это, — продолжал следователь, — показания вашего приятеля Трусова, который присутствовал при продаже вами большого числа драгоценностей. Откуда они у вас? Кстати, тот же Трусов заявил, что в январе вы были очень озабочены тем, как вывести с пальто бурые пятна. Что вы на это скажете?

— Ладно, — махнул рукой Данилов. — Ваша взяла. Записывайте. Был я у Попова в тот день. Но не убивал!

По словам Данилова выходило, что, когда он подошел к двери в квартиру ростовщика, та была распахнута настежь. На полу прихожей билась в конвульсиях женщина. В этот