Трое обреченных - Алексей Макеев

— Шваль городская под ногами путается, — огрызнулся Вернер. — Вхожу в «Крепость», а там очередь. Кто последний, говорю? А мне и отвечают: ты! Остряки, блин. И ржут, как кони в яблоках. В общем, слово за слово… Кстати, командир, когда я входил во двор, за мной прокрался джип — зловещий, как моя жизнь. У жильцов в этом доме автотранспорт попроще. Не по нашу ли душу?

Мысль о том, что камеры слежения отключили рановато, не успела уложиться в голове. Люди в джипе бегали быстрее Вернера. А главное, тише. Дверь уже неслась, готовая встретить привычный запор, с площадки ее толкнули, мелькнуло лицо, не изуродованное интеллектом, медвежьи плечи — и Вернер быстрее джипа влетел в приемную. Подобного хамства суровая арийская душа вынести не могла. Выдернув коньяк из-под мышки, словно саблю из ножен, Вернер помчался на обидчика. По счастью, напиток не пострадал. Не пострадала и голова агрессора, имеющая тройной запас прочности. Типичный браток — из тех, что применяются в качестве тарана — перехватил руку, швырнул Вернера на Любочкин стол. Сосуд с коньяком красиво нарисовал дугу и утонул в мусорной корзине. На шум из кабинета вырвались сотрудники. Давно не разминались. На полминуты «общественная» приемная превратилась в арену ожесточенной схватки. «Медведь», сверкая лоснящимися полами кожанки, пер ледоколом. Вернер выбыл из рядов защитников — ударился копчиком о край столешницы и подпрыгивал от боли. Олежка черным котом шмыгнул перед «ледоколом» — увильнул от тяжелой оплеухи и вынудил бандюгана открыть правый бок. Подрезал. В него и впечатал Максимов пяткой. Бандит послушно сменил направление и врезался символичным лбом в книжный шкаф — ухнула дубинушка! Стекло задребезжало, но выстояло. Влетел второй — повыше, поживее. Рванул к Максимову, задирая кулак. Но как-то невзначай, изящно и очень так по-женски Екатерина носочком туфельки подтолкнула передвижной журнальный столик (используемый Любочкой строго по назначению — для складирования женских журналов). Идеальный европейский подшипник подтвердил законы кинематики. Ролики развернули конструкцию в нужную сторону, и мирно катящийся столик ловко подрубил атакующего — взмахнув конечностями, бедолага шлепнулся рядом с Вернером, а тот уже не оплошал: схватил бандюгана за шиворот и послал мордой в стену.

У третьего в руке образовался ствол, и драться стало скучно. Судя по решительной физиономии, причин не нажимать на спуск у парня не было. Максимов миролюбиво показал ладони. Вошли еще двое, встали у косяков, заложили руки за спину. С юмором уставились на временно нетрудоспособных коллег. Пострадавшие неуклюже поднимались. Физиономии горящие, ноздри раздувались. У «медведя» лоб располосован, у второго кровь из клюва. Создавалось серьезное опасение, что, если в распахнутую дверь сейчас кто-то не пожалует, раунд повторится. А воевать под прицелом пистолета не совсем здорово.

Постукивая иглообразными шпильками, вошла женщина.

Встречаться с подобными экстравагантными особами приходилось не часто. Типичная атаманша. Немного за тридцать, стройная, формы приличные. Туфли с убийственно острыми каблучками, плотно обтягивающие бриджи с многочисленными застежками и кармашками. Широкие бедра, осиная талия, голый пупок, курточка-коротышка на шнурках, образующая обширное декольте и, наконец, чеканный абрис лица, в котором отчетливо видны азиатские мотивы. Тонкие губы, прямой нос, безжалостные черные глаза и волосы, туго стянутые на затылке. Картину завершал тонкий лакированный стек, которым дамочка методично постукивала по ладошке. Как учитель — классной указкой.

Брезгливо выпятив нижнюю губу, дамочка обозрела поле брани, пострадавших клевретов, ошеломленных детективов, застывших под прицелом. Покачала головой и осторожно, словно через лепешку навоза, переступила через груду рассыпанных журналов. Коснулась косяка и с отвращением отдернула руку. Покосилась на стол с недорезанной селедкой, брезгливо поморщилась. Запущенная мезофобия — паническая боязнь микробов.

— Послушай, Мэри… — прохрипел утвердившийся на ногах «медведь». — Дай мы их отделаем по полной программе… Душу вынем из ублюдков…

— Порвем козлов… — сипло вякнул жилистый и принял угрожающую стойку.

— Пшли вон! — резко бросила мадам. — Вояки, мать вашу… Живо в машину, и чтобы духу вашего тут не было!

Угрюмо поглядывая на сыщиков, посрамленные братки вывалились из агентства. Вперлись еще двое — небитые.

— В кабинет их, — кратко приказала дама.

Сотрудников затолкали в соседнее помещение. Выражать решительный протест, очевидно, было поздно. Толку-то? Не эти порвут, так другие.

Покачивая бедрами, дама неторопливо прохаживалась по кабинету. Провела «указкой» по батарее. Поворошила наконечником горку продуктов на столе, постучала по початой бутылке, затем — по соседним, нераскрытым. У первой звук получился музыкальнее.

— Ладно, — вышла из задумчивости дама. — Не будем тянуть мертвого за хвост. — Внимательные глазки смерили Максимова с ног до головы. — Полагаю, вы догадываетесь, зачем мы здесь.

— Вы от Плаксы, мадам? — хмуро поинтересовался Максимов. Нелогично, глупо, возмутительно — да и дело супруги коммерсанта Незабуда победно завершено, поставлена жирная точка, и какой смысл махать руками после драки?

Недоуменный взлет общипанных бровей подсказал, что Плакса не в теме.

— Плакса? — недоуменно переспросила дама. И рассмеялась каким-то хищным, чреватым смехом, от которого мгновенно захотелось заткнуть уши, а еще лучше куда-нибудь провалиться.

— Плакса, — повторила дама, прервав смех. Блестящие холодной красотой глаза сузились в щелки. — Большое, беспробудное чмо, которому давно пора на зону или на кладбище. Нет, любезный, не имею с упомянутым господином общих дел. А почему вы спросили?

— Навеяло, — пробормотал Максимов. Он украдкой покосился на сотрудников. Вернер, потирая отбитое место, поедал глазами атаманшу («Простим, — подумал Максимов. — У него сегодня день рождения»). Олежка выглядел растерянным и совсем не думал это скрывать — не часто среди белого дня на агентство «Профиль» случаются налеты. Екатерина с равнодушным видом выцарапывала скрепкой из-под ногтей воображаемую грязь. Любочка умудрилась слиться с контуром Олежки и визуально не просматривалась. Однако, оставаясь невидимой, издавала утробное кошачье урчание — очевидно, получала удовольствие.

— Короче, — сказала дама, постучав золотым перстнем с тигровым агатом по компьютеру. — Десять минут назад из вашего офиса вышел мужчина. Дохлый, тощий, трясущийся. Что он вам принес?

— Смотри-ка, Мэри. — Один из бугаев присел на корточки и поднял с пола картонную папочку — ту самую, что забыл посетитель. — Гадом буду, твой баклан с этим дерьмом прибыл. Под мышкой держал, я видел…

— Дай сюда. — Атаманша вырвала папочку, раскрыла, а убедившись, что внутри пусто, очень недобро посмотрела на Максимова. — Ну-с, господа детективы, повторяю вопрос: что принес вам тощий, дохлый и трясущийся господин?

— Послушайте, мадам, — вежливо начал Максимов, — мы, конечно, понимаем, что перевес на вашей стороне… исключительно благодаря огнестрельному оружию.