Овечка в волчьей шкуре - Татьяна Полякова

— Что о нем говорить? Жанна Ивановна направила меня кнему, а он стал расспрашивать меня об аварии.

— Когда направила?

— Вчера. Он принимал с одиннадцати. Я сразу же пошла.Мне сделали снимки.

— А это зачем? — Андрей опустил меня на диван исам устроился рядом.

— Господи, Андрюша, он травматолог, как, скажи намилость, он ещё может узнать, что там с моей головой?

— Послушай, детка, у тебя отличный врач, он вот ужеполгода тебя наблюдает, а ты идешь к какому-то коновалу и даже не удосужиласьпоставить меня в известность.

— Он только пичкает меня таблетками и…

— А этот твой травматолог, он что, излечиваетналожением рук?

— Ты опять сердишься, — испугалась я.

— Разумеется. Речь идет о твоем здоровье. Ты знаешь,что я пережил полгода затяжного кошмара. Если угодно, твое здоровье — это мойпунктик. Почему бы тебе не считаться с этим?

— Я его боюсь, — совершенно неожиданно для себязаявила я.

— Кого? — опешил Андрей.

— Твоего Эдуарда Витальевича.

— Что значит — боишься? — Муж взял меня заподбородок, должно быть, с намерением заглянуть мне в глаза, но толку от этогобыло мало, я упорно отводила взгляд. — Что значит — боишься? —повторил он, теперь его голос звучал очень нежно. Я устроила голову на егоплече и вздохнула.

— Просто боюсь, — ответила я, потому что он ждалмоего ответа.

— Он что, сказал что-то такое…

— Нет-нет…

— Приставал к тебе?

— О господи, нет…

— Тогда что?

— Не знаю, Андрюша. Он так странно на меня смотрит,точно я муха под микроскопом.

— Все эти светила медицины немного чокнутые, не стоитобращать внимание. — По тому, как он это сказал, я поняла: муж успокоился,все, что я говорю, для него теперь не более чем капризы взбалмошнойженщины. — Лучше всего послать всех врачей к чертям собачьим. По-моему, тысовершенно здорова. Разве нет?

— Конечно, — согласилась я. — Ты знаешь,почему я пошла в больницу…

— Послушай, детка. — Теперь он посадил меня к себена колени и гладил по голове, точно я была несмышленым ребенком. — Я оченьлюблю тебя, и мне кажется… нам ведь хорошо вдвоем, верно? — Я кивнула,пряча глаза, но не выдержала и спросила:

— У меня не будет детей? Никогда? Ты это точно знаешь,поэтому так говоришь?

— О господи, Аня… Ты совершенно здорова, и дети у насбудут, с какой стати им не быть? Прошу тебя, не забивай голову всякой ерундой,ты вполне можешь стать матерью-героиней, если захочешь. — Он засмеялся, носмех вышел натянутым, торопливо поцеловал меня, устроился поудобнее на диване ипотянул меня за руку, чтобы я легла рядом с ним. — Мне не нравится, что тытак много думаешь об этом. У тебя какая-то навязчивая идея. Ты сама себяпугаешь. Это глупо. В конце концов, нам совершенно некуда торопиться. Тыуспокоишься, и все придет само собой, никакие врачи не понадобятся. Я оченьлюблю тебя, — прошептал он, а я улыбнулась.

На работу в тот день он так и не пошел. Мы отправились впарк, где прогуляли до самого вечера. Вернувшись, я стала готовить ужин, а Андрейустроился с газетой в лоджии, но в одиночестве ему не сиделось, и он вскореперебрался на кухню. Несколько раз я ловила на себе его настороженный взгляд.

— Хочешь, поужинаем в ресторане? — спросил он.

— Что? — Я не сразу сообразила, что он спросил, занятаясвоими мыслями. — Извини… Нет, не стоит идти в ресторан, у меня уже всеготово… Все-таки это странно, что я ничего не помню, — вздохнула я.

— Ради бога, не начинай все сначала, У тебя былатяжелейшая травма, просто поразительно, что ты осталась жива. Пять дней в коме,две операции… Ты сама все прекрасно знаешь…

— Не знаю, — покачала я головой.

— Что ты хочешь этим сказать? — насторожилсяАндрей.

— Андрюша, все, что я знаю о себе, я знаю из твоихрассказов. Это так странно. Двадцать четыре года абсолютного небытия, иногдамне кажется, что меня и не было вовсе, как будто ты слепил меня из глины…

— Из ребра, — засмеялся он. — Я смастерилтебя из своего ребра, как Адам Еву, правда, Адаму помогал господь… Впрочем, мнетоже… Только благодаря его милости ты осталась жива. — Последние слова ондоговорил, уже поднявшись, и обнял меня. — Не забивай себе голову. ЭдуардВитальевич убежден, что память к тебе вернется. Пройдет время, ты успокоишься…

— Я думаю, если бы у нас сохранились какие-тофотографии, мне легче было бы вспомнить. Ведь у мамы наверняка есть моифотокарточки?

— Разумеется.

— А наши свадебные фотографии у неё есть? Мне бы оченьхотелось…

— Наверное, есть. — Голос его звучал слегканедовольно. Я хорошо знала своего мужа и научилась распознавать его настроениепо малейшим изменениям в интонации.

— Расскажи, как мы познакомились? — попросилая. — Вдруг я что-нибудь вспомню?

— Никакой романтики, — хохотнул он. — Мыкаждое утро садились в один троллейбус, четырнадцатый номер. Ты всегда вставалау окна на задней площадке, а я на тебя смотрел. Однажды мы встретились вечером,ты возвращалась домой от подруги, а я с работы. Я набрался смелости, подошел исказал: «Здравствуйте, меня зовут Андрей», а ты засмеялась и ответила: «А меняАня», и я пошел тебя провожать. Возле подъезда мы столкнулись с твоей мамой,она шла из магазина и пригласила меня пить чай. Я ушел от вас где-то водиннадцать, а на следующий день встречал тебя из института. Через два месяцамы поженились. Затем я получил назначение в этот город и уехал, а ты осталась вЕкатеринбурге. А потом… потом ты знаешь. — Он тяжело вздохнул и сталсмотреть в окно. — Твоя мама позвонила мне на работу, первым же самолетомя вылетел в Екатеринбург. Я не знал, что меня ждет, застану ли я тебя живой… Извини,я больше не хочу рассказывать. Я рад, что есть сегодня, понимаешь? Есть ты, я,и мы вместе. Все остальное не имеет значения.

— Конечно, — улыбнулась я и поцеловала его, апотом он меня, и мы на некоторое время забыли про ужин.