Искатель, 1999 №7 - Олег Суворов

— А кого я мог видеть?

— Ну, девушку, например…

— Ха, девушку! — неожиданно обрадовался Мишук. — Да я сразу трех видел, чуть не обоссали, шалавы пьяные!

— То есть как это? — насторожился Прижогин. — Говори толком и поподробнее! Где, кто, когда.

Бомж обрадовался его заинтересованности и, предварительно позаимствовав еще одну сигарету, начал рассказывать. А ситуация была весьма комичной — в те самые кусты, где спал безмятежный Мишук, не заметив его, зашли три девицы. Но в тот момент, когда они уже начали задирать подолы, он вдруг проснулся и заворочался. Девицы перепугались и заверещали, а потом, поняв, что тревога оказалась ложной, принялись дружно ругать Мишука и даже прогнали его прочь.

— Ты их раньше где-нибудь видел?

— Одну да, — кивнул бомж, — самая горластая, падла.

— Где ты ее видел?

— Да она тут, на «Щукинской», в медучилище учится. К одному хмырю из соседнего дома ходила.

— К кому?

— А я знаю?

— Узнать ее сможешь?

— А то нет!

— Ну, пойдем, — следователь решительно поднялся с места и взглянул на часы.

— Э, Иваныч, а пиво?

Следователь сдержал свое слово и действительно, по дороге в медучилище, купил Мишуку бутылку пива. Через пятнадцать минут они уже сидели на другой скамейке, находившейся напротив пятиэтажного здания училища. Бомж, даже прикладываясь к пиву, зорко озирал всех входивших и выходивших девиц.

Прошло полчаса, с пивом было покончено, и Мишук заскучал.

— Слышь, Иваныч, а на хрен они тебе сдались?

Следователь промолчал. Прошло еще несколько минут, и Мишук снова не выдержал.

— Слышь, Иваныч, а кто убил-то?

— Ты смотри, не отвлекайся. Покажешь девиц — пиво с меня.

Бомж тяжело вздохнул и снова уставился на здание медучилища. Следователь и сам еще не знал наверняка, зачем ему нужны были эти девицы. Впрочем, в каждом деле есть такие обстоятельства, которые он называл «побочным эффектом» и которые могут заставить по-новому взглянуть на самые очевидные вещи. Еще с утра он не знал о существовании этих девиц, зато теперь сидел на скамейке и терпеливо ждал, попутно перебирая в памяти все свои подозрения. То, что девушка была убита отнюдь не случайно, доказывали три тысячи долларов, которые были найдены в ее сумочке, валявшейся рядом с телом. Если мотив ограбления отсутствовал, значит, надо подозревать кого-то из знакомых, тем более что ни у кого из них нет алиби. Родионов был пьян и ничего не помнил — но у него не было никаких оснований для убийства. Кроме того, он когда-то и сам был сотрудником милиции и, по отзывам его сослуживцев, сотрудником очень неплохим. Разметаев имел очень серьезные основания, но у него была любимая жена, которой он сам признался в своей измене и которая его простила. Надо быть полным безумцем, чтобы вместо откровенного разговора с женой убивать свою любовницу да еще делать это через несколько часов после того, как их видели вместе.

Чисто по-человечески Прижогину больше всего не нравился так называемый жених убитой — Веселов. Судя по тому, что о нем удалось узнать, это был безвольный и сладострастный бабник, для которого женщины имели ценность лишь до тех пор, пока не надоедали. Сам следователь был однолюбом и потому очень уважал женский пол. Его жена — бесцветная, но статная женщина одних с ним лет — никогда не вызывала в нем бурных желаний, но они с детства знали друг друга, и ближе человека у него никогда не было. Донжуаны не могут уважать женщин, на это способны семьянины. Тот факт, что, едва похоронив невесту, Веселов немедленно начал ухаживать задругой, казался Прижогину самым большим основанием для подозрений. Тем более что обнаружив труп девушки, Веселов позвонил в милицию не из ближайшего автомата, а зачем-то побежал домой…

— А может, она сама того?..

— Чего — того? — очнувшись от задумчивости, переспросил Прижогин.

— Ну это… копыта откинула… Может, ее никто и не убивал?

— Да, — задумчиво протянул следователь, пристально посмотрев на Мишука, — с тобой все ясно.

И тут бомж неожиданно обиделся. Оказалось, что даже он настолько уважал собственную личность, что обвинение в «ясности» показалось ему обидным. Никому не хочется быть прозрачным как стеклышко и тривиальным, как речи начальника. Никому не хочется, чтобы тебя уравнивали с безликой толпой других, называя «абонентом» или «пассажиром». И каждый лелеет в глубине души свою неповторимость и загадочность…

— Чего ясно, чего ясно… — обиженно заелозил Мишук, — да я, может, и сам могу провести следствие не хуже тебя… гляди, вон они!

Из подъезда вышли три явно взволнованные девушки — высокая, крашеная блондинка, в обтягивающих джинсах, короткой кожаной куртке и больших, золотистых клипсах; стройная маленькая шатенка в скромном брючном костюме бежевого цвета; и третья русоволосая, одетая в короткую джинсовую юбку, колготки с лайкрой и пушистый мохеровый свитер. Она была заплакана, то и дело прикладывала к носу платок, а подруги, судя по всему, ее в чем-то убеждали или утешали.

Прижогин поднялся с места, следом за ним стал приподниматься и Мишук, но, увидев, что девушки идут прямо на них, следователь снова опустился на скамью. Перейдя дорогу, девчонки подошли к скамейке напротив и, не обращая никакого внимания на следователя и бомжа, сели и закурили. Впрочем, блондинка осталась стоять, поставив ногу в лакированной туфельке на край скамьи.

— Да не расстраивайся, Оль, плюнь ты на этого пьяного мудака, — зло заговорила она. — Вот еще сокровище, дембель хренов.

— Действительно, — поддержала ее шатенка, — если он с тобой так обращается, то зачем он такой нужен?

Русоволосая всхлипнула, кивнула и обиженно пролепетала:

— Не, блин, ну чего он… чуть что сразу драться? Откуда он узнал, что я ему изменяла? Ой, девчонки, я так испугалась, так испугалась…

Из дальнейшего разговора Прижогин вскоре понял, в чем дело. К одной из подруг — этой самой заплаканной Ольге — явился ее прежний ухажер, недавно демобилизовавшийся из армии. Вызвав ее в коридор прямо с занятий, он тут же, на лестничной площадке принялся выяснять отношения. Вскоре на его пьяный мат и вопли избиваемой девушки сбежались преподавательницы и попытались угомонить бывшего пехотинца. Когда это не получилось, они сбегали за единственным, не считая старого хирурга, мужчиной — преподавателем физкультуры. Однако отставной вояка избил и его, ретировавшись лишь после того, как директриса побежала в кабинет вызывать милицию. На какой-то момент Прижогин вдруг испытал странное чувство — нечто вроде зависти к этой глупой, незатейливой, но зато такой симпатичной и свежей юности. Черт возьми! — сам он женился сразу после прихода из армии и даже не успел, что называется, «погулять». А ведь есть какая-то прелесть во всех этих