Ночной вор. Похождения в Амстердаме - Крис Юэн

— Отчасти. — Я держал палец под носом и крепко сжимал веки.

— У вас аллергия на кошек? — догадалась сиделка.

— На некоторых кошек, — ответил я и едва подавил очередной чих.

— Надо вот так. — Она положила вилку на тарелку, взялась за мою переносицу большим и указательным пальцем освободившейся руки, сильно сжала.

Я поморщился, опять хотел чихнуть, но вдруг понял, что не получается. Вероятно, отвлекала боль — женщина давила на переносицу очень сильно.

— Лучше? — спросила сиделка.

Я осторожно кивнул, пытаясь вырваться из ее цепких пальцев, но она вцепилась в меня мертвой хваткой. Спотыкаясь, я плелся за ней, ничего не видя за ее пальцами. Наконец мы оказались в тускло освещенной комнате, расположенной по левую руку от прихожей.

— Вот так, — повторила она, куда-то поставила тарелку и подняла к переносице мою безвольную руку. — Попробуйте.

— Хорошо, — выдавил я из себя.

— Сядьте, пожалуйста.

Она подтолкнула меня, и я плюхнулся на мягкий диван с шерстяным покрывалом, возможно, сотканным из кошачьей шерсти. Резерфорд бросил на меня сочувственный взгляд и опустился рядом, взвихрив наполненный аллергенами воздух. Я выхватил из кармана носовой платок, чихнул, а когда пришел в себя и огляделся, то увидел, что мы не одни.

У противоположной стены сидела женщина, давно перешагнувшая пенсионный возраст. Очень полная, с распухшими запястьями и лодыжками, — наверное, она давно разменяла девятый десяток. На ней было синее цветастое платье, на коленях лежало несколько одеял, а на одеялах — причина моих страданий, гигантская рыжая кошка с невероятно раздутым телом. Создавалось ощущение, что, когда она в последний раз покидала дом, ее поймали подростки и забавы ради надули гелием. Зверюга лениво подняла голову, глянула на нас, но тут же уткнулась мордой в передние лапы и закрыла глаза, довольная тем, что может отравлять воздух, даже не шевелясь.

Я опустил платок и попытался изобразить улыбку, но старуха не отреагировала, и мне не осталось ничего другого, как задаться вопросом, видит ли она нас вообще. Глаза у нее были очень маленькие, похожие на крошечные потускневшие от времени изумруды. Она смотрела в какую-то точку в паре футов над головой Резерфорда. Я тоже взглянул туда, а Резерфорд последовал моему примеру, но, кроме обоев, мы там ничего не увидели. Переглянулись и повернулись к сиделке.

— Карине, — нараспев обратилась сиделка к старухе, совсем как к ребенку, застеснявшемуся незнакомцев. — Карине, — повторила она, потом посмотрела на нас, показывая, что бессильна.

Старуха рассеянно поглаживала кошку. Она знала о нашем присутствии? У меня создалось впечатление, что она и бровью не повела, если бы я схлопнул у нее под ухом пакет из-под чипсов.

— Она глухая? — спросил я.

Сиделка покачала головой.

— А с кем-нибудь общается?

— Иногда, — сиделка натужно улыбнулась. — Но гости у нее бывают нечасто.

Я как раз подумал о том же. Старуха цеплялась за кошку, как за единственное близкое ей существо, и смотрела перед собой, сжав губы, с таким выражением лица, будто ее кресло приближалось к самой высокой точке «американских горок», чтобы потом рухнуть вниз.

— Вы давно у нее работаете? — полюбопытствовал Резерфорд у сиделки.

— Всего месяц, — ответила та, пожав плечами.

— Вы что-нибудь знаете о ее сыне? Она о нем говорит?

— Да. Вон он. — Обрадовавшись возможности хоть чем-то помочь, сиделка потянулась к небольшому столику у стены, на котором стояла фотография в рамке.

Мы принялись разглядывать запечатленного на ней мужчину. Возрастом и комплекцией Лауис Рейкер походил на Резерфорда, но волос у него было побольше — лысина только начала формироваться. Брови, сросшиеся между собой, черные дыры на месте выбитых или вырванных зубов, оставшиеся зубы — кривые, далекие от белизны. Самыми выразительными у него были глаза. Лауис смотрел прямо в объектив, и не вызывало сомнений, что при жизни умом он не блистал.

— Другие родственники у нее есть? — спросил я.

— Думаю, что нет. — Сиделка сочувственно посмотрела на старуху.

— Она больна?

— Немного. Сердце. — Сиделка похлопала себя по груди.

— А голова? — Я покрутил пальцем у виска.

— С этим порядок. Она, бывает, произносит целые речи.

— О сыне?

— Нет. Обычно о погоде. Или об Аннабель.

— Аннабель?

— Кошка.

Я чихнул — для этого оказалось достаточно одного упоминания о кошке.

— Сегодня у нее нет настроения, но если вы придете завтра, то она, может быть, с вами поговорит, — предположила сиделка.

— Вероятно, вы правы, — согласился я и поднялся.

Резерфорд последовал моему примеру. Мы уже собрались уходить, когда в голове мелькнула мысль. Я расстегнул молнию внутреннего кармана пальто, достал прихваченную с собой обезьяну. Потом шагнул к старухе и наклонился, стараясь не обращать внимания на кошку.

— Вы узнаете эту статуэтку? — мягко спросил я, подняв обезьяну на уровень ее глаз. — У Лауиса была такая же?

Я поводил статуэткой из стороны в сторону, словно блестящими часами гипнолога. Слева направо, слева направо. И в конце концов это дало результат. Взгляд старухи вдруг остановился на обезьяне. Ее глаза блеснули, широко раскрылись, она оторвала трясущуюся руку от кошки, потянулась к статуэтке. Сначала нащупала мои пальцы, потом добралась до обезьяны, сжала ее, но, когда я отпустил статуэтку, пальцы старухи разжались, и обезьяна упала на ковер. Я поднял ее и посмотрел в глаза старухи, но увидел прежний пустой взгляд.

— Хотите подержать? — спросил я, взял ее руку, разжал холодные, влажные на ощупь пальцы, положил статуэтку на ладонь. Но кисть осталась вялой, и когда я попытался согнуть пальцы, жизни в них не почувствовалось.

— Она что-то для вас значит? Вы знаете, что это?

Ответа я не получил. С тем же успехом я мог обращаться к восковой кукле.

— Пошли. — Резерфорд положил руку мне на плечо. — Толку не будет.

— Может, завтра, — вновь предложила сиделка.

— Да, — выжал я из себя. — Возможно.

На улице, подальше от кошки, я несколько раз глубоко втянул воздух, прочищая дыхательные пути, и вопросительно посмотрел на Резерфорда.

— Она хоть поняла, что к ней приходили? — спросил я.

— Подозреваю, что нет.

— Разделяю ваши подозрения. — Я еще раз вдохнул полной грудью, огляделся, печально покачал головой. — Похоже, я только отнял у вас время.

— Нет, нет, отнюдь, — заверил он меня. — Я знаю здесь одно местечко, идеальное для ленча.