Елена прекрасная - Александр Каневский

Проводив последнего гостя, Нельсон вернулся, сел за столик, остаток виски, из не до конца опорожненной бутылки, вылил в свой фужер и опорожнил его. Пожилая официантка, наблюдавшая это, подошла к нему.

— Вы же прежде никогда не пили.

— У меня прежде никогда не умирала мама. Налейте ещё.

— Может, хватит?

— Нет! Мне надо заглушить боль, вот здесь… — он ткнул пальцем в висок. — Будто гвозди забивают!.. И надо мозги замутить.

— Зачем?

— Чтобы не думать, не думать, не осознавать, как мало уделял ей внимания… Мало радовал, мало говорил ласковых слов…

— Не терзайте себя, все дети по-настоящему оценивают своих родителей только после их ухода.

— Но это же подло! Подло и непростительно! Всегда подтрунивать, иронизировать, огорчать дурацкими советами и поучениями! Огорчать самого родного человека! Не понимать, не ценить, не беречь!.. А она ведь была уникальной женщиной, из нашего великого прошлого, задержавшейся в нынешней обмельчавшей жизни, чтобы меня, дурака, родить и вырастить!.. Налейте ещё!

Официантка, понимая, что возражать бессмысленно, принесла ему наполненный фужер. Он выпил.

— Я вас до дома провожу, ладно?

— Не надо — я ведь живу напротив. Только зачем мне домой идти? Ведь её уже там нет… Там без неё пусто. Пусто без мамы и страшно. Страшно!

Он перешёл через дорогу и оказался у своего подъезда. Идти домой явно не хотелось. Чтобы оттянуть время, закурил.

У соседнего подъезда трое молодых мужчин в спортивных костюмах о чём-то шумно беседовали. Чтоб отвлечься от своих грустных мыслей, Нельсон попытался прислушаться к их разговору, но к нему неожиданно подошли двое в чёрных куртках с капюшонами, надвинутыми на глаза.

— О чём задумался, мыслитель? — спросил первый.

Второй одёрнул его.

— Не отвлекай: он сейчас подсчитывает мамино наследство, старушка ведь кое-что поднакопила и припрятала…

Они ухватили его с двух сторон за локти.

— Пойдём к тебе, откроем её сундучок, пошуруем под бельишком, — предложил первый.

— Может, и нам чего перепадёт, из-под мамочкиного нафталина, — подхватил второй.

Они оба рассмеялись и потащили его к подъезду. Он почувствовал, как исклёванный болью рассудок вдруг отключился — захлестнула волна раскаленной ярости. Резким ударом локтя в шею он вырубил одного из напавших, тот упал. Следующим ударом согнул пополам второго, потом ухватил его за кисть и вывернул её. Тот завопил:

— Пусти! Больно!

— Потерпи, это не долго. Ты сейчас будешь извиняться перед мамой, пока она тебя не простит.

— Ты что, спятил? Она же уже на том свете!

— Вот и ты сейчас там будешь.

Он размахнулся, чтобы добить поддонка, но тому повезло: трое спортсменов, наблюдавшие эту сцену, успели подбежать и буквально повисли на Нельсоне.

— Хватит, мужик! — остудил его старший из троицы. — Ты — молоток: проучил дураков — и разбежались. А то убьешь их нахрен, и в тюрягу сядешь. Тебе это надо? Иди домой, остынь, а мы этих гавриков поставим на ноги и в полицию сдадим, и всё расскажем: мы видели, как они к тебе приставали.

Волна ярости отхлынула. Нельсон пришёл в себя, увидел лежащего на земле одного из хулиганов, которого с трудом приводили в чувство, потом перевёл взгляд на второго, который всё ещё растирал травмированную кисть, и обратился к «спортивной троице»

— Спасибо, ребята!..

Старший, отмахнувшись, прервал его:

— Да не за что — ты сам с ними справился. Пусть благодарят Бога, что живыми остались.

— … именно за это вам и спасибо! — завершил свою мысль Нельсон.