Современный российский детектив-2. Компиляция. Книги 1-23 - Андрей Владимирович Поповский

– Вы увлекаетесь ботаникой? – скрестив за спиной руки, проронил он. Приотворенная форточка впускала свежий, пахнущий мокрой землей, хвоей и дождем воздух. Грених почувствовал успокаивающее прикосновение свежести на лбу. Дождь все еще собирался, даже порой накрапывал, но никак не шел в полную силу. В отражении оконного стекла, ставшего от черноты ночи почти зеркальным, хорошо было видно, как Агния утирала платком глаза.

– Хотите знать, кто здесь все заставил цветами? – отозвалась Офелия натянуто.

– Скажем так, необычное место для опытных образцов.

– Да, это я по всему дому расставила горшков! Но с тех пор, как окончила курс, забросила. Ася теперь смотрит.

– Что окончили?

– Медицинский факультет 2-го МГУ.

– А, бывшие женские курсы, ректором сейчас там Рейн.

– Угу.

Немного сбитый с толку недовольным тоном молодой женщины, Грених не стал дальше ни о чем спрашивать. Ей было простительно: похоронила мужа, слег отец. Сидя на подоконнике, она недовольно хмурилась, закусила нижнюю губу и ощипывала листочки бодрого молочая.

Ася продолжала комкать свой платок и трогательно обнимать колени, положив на них голову. Брови ее были смешно насуплены, казалось, она о чем-то сосредоточенно размышляет. Стоя против черной плоскости окна, Грених вернулся взглядом к ее отражению, невольно припомнив, как шли они по лесу, она подтягивала к локтю корзинку с каштанами, и он зло сказал ей их выбросить, потому что они несъедобные.

Никто бы его не заподозрил в подобном подглядывании. Хотелось спать. В туманной дымке полудремы представилось как-то само собой и вдруг – вот она идет по своей оранжерее в весеннем платьице, не траурном, а светлом, с оборками, легким движением касаясь листьев комнатных растений, улыбается только распустившейся бегонии, наклоняется, целует цветок, чуть касаясь губами крупных капель, оставшихся после полива. Она так прекрасна, чиста и страстно увлечена своими питомцами – сама юность, и все это где-то в другом мире, в другой стране, где-нибудь в Париже или в Вене. И оранжерея на высокой мансарде или даже на крыше. Небо над ней голубое, весеннее, а светлые волосы пронизаны солнечным светом, как тогда в лесу.

Мысли о юности незаметно перетекли в недовольство собой. Чувство, что он глупейшим образом уничтожил собственную молодость и жизнь ради призрачных неосуществимых марксистских идей, больно сжало сердце. Предпочел хаос размеренному привычному порядку, наивно полагая, что возможно что-то построить, основательно порушив старое. Спутал созидание с разрушением. Сил на борьбу больше не оставалось. Полжизни прожито. А теперь успеет ли возвести хоть одну стену новой жизни? Или так и будет стоять у черной дыры котлована и таращиться в его пустоту.

– А что плохого в цветах? – вдруг встрепенулась Ася. – Столько от них пользы!

Казалось, Грених пробыл в размышлениях бесконечно долго, успел мыслями перенестись в Европу, предаться рефлексии, а прошло лишь несколько минут. Он и не заметил, что Асю задело его высказывание.

– Притом эухарис замечательно увлажняет воздух, это для сна хорошо. Польза – раз! – заговорила она бойко, сдвинув брови, чем-то напомнив Майку, да и было ей едва ли на десяток лет больше. – Запахи убивает неприятные и бактерии. Польза – два! Меня Офелия Захаровна научила. Я тоже ботанику люблю, учиться поеду в медицинский после рабфака.

Константин Федорович молча наблюдал возмущение на ее лице. Смутившись своей болтовни, покраснев, девушка шмыгнула носом и невпопад добавила:

– А аромат олеандра успокаивает. Польза – три!

Но в бесконечном повторении ею одних и тех же слов было что-то ненормальное, будто она говорила об одном, а думала о другом. И взгляд ее горел как-то странно.

– В такой тесноте олеандр приводит только к головной боли, – нехотя ответил Грених. – Туберозы вызывают кашель и обмороки у астеников. Гортензия, которая так пышно у вас ныне цветет, содержит цианид. Будущая ученая знает, что такое цианид? В бегонии – соли щавелевой кислоты. Сок фикуса может быть причиной астмы. А сон-траву и молочай я вообще впервые встречаю в домашних кадках. Это луговые растения, более того – сон-трава ведь оставляет ожоги, сравнимые с действием соляной кислоты… – Тут он заметил, что к каштанам, которые велел ей выбросить, безжалостно присовокупил все, что ей нравилось и было дорого. Вскинувшись на него в удивлении, Ася слушала, забавно приоткрыв рот. Грених малодушно отвел ледяные иглы: – Офелия Захаровна, вы заставляете вашего папеньку почивать в самой настоящей химической лаборатории.

Та лишь поджала губы привычной манерой сварливой стареющей дамочки. Грених чуть покосился на нее, проверяя, не замечает ли она, что он в отражении наблюдает за племянницей.

– Лютик оставляет ожоги? – комкая платок, в изумлении выдавила девушка. И опять в ее глазах и тоне скользнула какая-то не то чертовщинка, не то безумие. – А в гортензии цианид? О, неужели это есть причина сегодняшнего несчастья?

– Нет, причина сегодняшнего несчастья – чрезмерное пристрастие Захара Платоновича к винопитию. Но растения отсюда надо вынести.

– Стало быть, и из моей спальни? И из спальни тети Лии?

– Тем более. – Грених устало развернулся, подошел к постели и вынул старые часы на цепочке, чтобы сосчитать сердечные удары больного. – То-то гляжу, у вас нездоровый румянец на щеках. Не цветет где-нибудь в комнатах, скажем, еще и адениум?

Ася изменилась в лице.

– Ах, у меня его несколько. И все напротив кровати, потому что в спальне солнца всегда больше. Как вы угадали, профессор?

– Сносите все в гостиную, она у вас прелестна. Но у кроватей – никаких растений, – сказал Грених чуть мягче и, вернувшись к своему посту у окна, пообещал оставить пару медицинских перчаток, чтобы девушки, подстригая и ухаживая за своей оранжереей, не обожгли кожи рук ядовитыми соками растений. – Вам бы лучше идти спать. Пульс у Захара Платоновича не падает – знак добрый.

Офелия спустилась с подоконника, Ася поднялась, сделала к ней шаг, склонила низко голову и, не решаясь говорить, нервно комкала платок.

– Что такое? – спросила Кошелева, вдруг почувствовав, что племянница хочет сказать нечто важное, но не решается. Грених пристально наблюдал за немым действием, отражавшимся в окне. Ася смотрела на благодетельницу, кусая губы.

– А сколько сейчас времени? Скоро светать начнет… – пролепетала девушка. – И дождя все нет.

– И что же? – сжала зубы Офелия Захаровна.

– Я хочу пойти навестить дядю… Можно? Я мигом!

– Зачем тебе среди ночи навещать покойного? – взвилась вдова. – Не мели чуши, Ася. Иди спать.

– Это важно, это… Мы, кажется, ужасную ошибку совершили вчера, дядю Карлика похоронили, а он все же… жив. Я просто погляжу, послушаю, а вдруг он там проснулся.