Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова

— Федор Матвеевич, они знакомы, они знают друг друга!

— Кто? Да ты где?

— Я все еще на Таганке. Они знают друг друга, понимаете? Дмитрий Момзен и Феликс! Момзен был женихом Мальвины, у них свадьба намечалась даже!

Катя начала сбивчиво и быстро объяснять — все про визит в салон тату в Товарищеском переулке.

— Между Момзеном и Феликсом произошел конфликт из-за того, что Феликс гей, они поссорились, и свадьба его сестры расстроилась. Дмитрий Момзен теперь не может жениться на Мальвине. Федор Матвеевич, вы понимаете? О чем нам говорила Ласточка — он не может жениться на женщине мечты! А Мальвина к тому же и очень богата. Все сразу он потерял. Федор Матвеевич, вы понимаете, кто такой Андерсен? Кого под этим именем Ласточка имела в виду?

В кабинете раздался новый звонок — уже по «кораллу» — прямой связи. Сиваков поднял трубку.

— Это тебя, из оперативно-технического, — сказал он. — У тебя сотовый занят, они не могут тебе дозвониться уже несколько минут.

Катин голос все еще звучал в мобильном. Гущин взял трубку «коралла».

— Товарищ полковник, это служба контроля за объектом. Там в Пыжевском что-то неладно. Четверть часа назад во двор особняка въехал черный джип, машина принадлежит Дмитрию Момзену, мы проверили по базе. И только что прослушка доложила — в гараже слышны женские крики.

Глава 40

В двух шагах от Кремля

Черный джип Дмитрия Момзена въехал во двор особняка в Пыжевском. Автоматика включилась, подняла дверь гаража, и джип газанул внутрь.

За рулем сидел сам Момзен. Олег Шашкин по прозвищу Жирдяй занимал слишком много места на заднем сиденье. В своих объятиях он крепко держал лишившуюся чувств Машеньку Татаринову.

Весь путь от «МКАД Плазы» на юге, сюда, в центр Москвы, в Пыжевский…

Весь этот долгий путь он держал свою добычу цепко, как великое сокровище. С того самого момента, как он ощутил ее рядом — ее теплоту, ее хрупкость, ее слабость, ее страх, с того самого момента, когда она вскрикнула, увидев их в машине — их, а не Феликса, с того самого момента, как пальцы его… толстые грубые пальцы сомкнулись на ее нежном горле, пережимая сонную артерию… и она пискнула, как птица, в его руках, забилась и затихла, потеряв сознание… С того самого момента Олег Шашкин по прозвищу Жирдяй чувствовал себя на вершине блаженства.

Внутри все пело, в груди бушевал огонь — такой, который не потушить, в чреслах все закаменело. Он ощущал себя массивным как никогда, могучим, готовым в одно мгновение осыпать ее, девушку своей мечты, поцелуями и одновременно сломать ей хребет, сделать ее матерью своих детей, искупав в своей страсти, и умертвить — прямо там, в их постели, в их первую брачную ночь.

Первая брачная ночь… Пусть она началась вот так — с похищения, с сомкнувшихся пальцев на теплом горле, с этого дурманящего аромата ее враз обмякшего тела — пусть так, это ничего не значит. Настоящий кайф еще впереди.

От всех этих мыслей Олег Шашкин рос и твердел так, что самому даже не верилось. Целовал Машенькины рыжие волосы и лоб, покрытый испариной. И каждый раз встречал в зеркале заднего вида взгляд Дмитрия Момзена. В голубых глазах его бушевало белое пламя.

Весь путь Машенька была как мертвая. И только когда они въехали в гараж, она слабо застонала. Ресницы ее дрогнули.

Момзен выключил мотор.

— Мы дома.

Олег Шашкин наклонился и поцеловал Машеньку в губы — впервые. Он почувствовал, как его тело прошил электрический заряд в тысячу вольт.

— Хорош тут лизаться, — усмехнулся Момзен. — Бери ее в дом.

В этот миг Машенька очнулась и открыла глаза. Секунды она тупо смотрела на Олега Жирдяя, потом со стоном повернула закостеневшую шею, увидела машину, Момзена.

Она дико вскрикнула и забилась.

— Тихо, тихо, тихо, — Олег Шашкин крепче сжал ее и начал осторожно высаживаться из высокого джипа с ней на руках. — Тихо, тихо, это я, любимая, это я.

— Ты что… пус-с-с-ти…

— Это я, ты у меня… детка моя… моя красавица… ты со мной, ты моя, — голос Олега Шашкина дрожал от возбуждения. — Никто никогда больше… никто к тебе не прикоснется, не взглянет, только я… ты моя..

— Пуссти… ты что? Вы кто?! Где я???! — Машенька лихорадочно озиралась, одновременно слабо, но все активнее и активнее начиная вырываться из рук. — Пусстиии меня!

— Ты моя… это должно случиться, я тебя предупреждал, ты моя… никто не смеет тебя… с тобой… быть с тобой, только я… я твой, твой!

— Пусстиии меня! Толстый! Урод! Пусти! Я закричу!

— Моя, ты моя!

— Ай-й-й-й! Урод вонючий!! Ай-й-й-й! Помогите!!!

Машенька закричала на весь гараж. И в испуге и остервенении отвесила Олегу Жирдяю звонкую оплеуху. От неожиданности он разжал руки, и она шлепнулась прямо на бетон у джипа.

Однако тут же вскочила и, шатаясь на нетвердых ногах, бросилась к двери гаража, истошно крича: помогите! Кто-нибудь! Помогите мне!!

Дверь гаража с лязгом опустилась. Момзен нажал на кнопку дистанционного пульта. Олег Шашкин налетел на Машеньку всей своей стокилограммовой тушей. Но она, сверкая глазами и отчаянно вопя, снова ударила его и вцепилась своими ногтями… ах, тот самый маникюр Черная роза — ему в щеку, оставив на ней алые борозды.

— Ты что? Царапаться? Ты — царапаться? — взвыл Олег Шашкин. Он не выносил, когда кто-то — неважно кто, даже девушка мечты — причинял ему боль. — Сука, я по-хорошему хотел с тобой!

— Помогите! Помогите мне!! — Она, крича, снова замахнулась, но он поймал ее руку, крутанул так, что хрустнул сустав.

Машенька дико заорала от боли, и вопль этот… Ох, словно стрелу выпустили из туго натянутого лука… Олег Жирдяй внезапно ощутил, как внутри все стало так горячо, что-то отпустило разом…

Вот… вот оно… и не надо больше притворяться… сдерживать себя, держать в узде…

Он с размаху кулаком ударил Машеньку в лицо. И она отлетела снова к джипу к самым ногам Дмитрия Момзена, который молча наблюдал за происходящим.

Шашкин подскочил и ударил Машеньку снова — на этот раз по спине, и она вскрикнула опять.

Он ударил ее ногой, поддев носком своего тяжелого армейского ботинка ее промежность.

— А-а-а-а-а!

Это уже кричала не Машенька, это орал он сам в неистовстве и страсти. Он любил ее, как никогда, в этот миг. Запомнишь меня! Запомнишь меня, сука, бью, значит, люблю, я люблю тебя и бью, и буду бить…

— И буду