Лесные палачи - Валерий Георгиевич Шарапов

— Какого такого горбатого? — заинтересованно спросил бандит, взглянув на Орлова насмешливыми глазами. — Никакого горбатого я не знаю. Ошибочка вышла, гражданин начальник.

— Не знаешь, ну и бог с ним, — внезапно согласился Клим и вдруг неожиданно для Пеликсаса по-дружески похлопал его ладонью по плечу. — Ты не скажешь, твои дружки скажут. Можешь не сомневаться.

От его жеста Пеле настолько растерялся, что не сразу нашелся, что ответить, и запоздало дернул своим плечом, стараясь скинуть его руку. Но Клим, как видно, играя в какую-то свою непонятную для бандита игру, уже успел руку убрать и громко расхохотался, откидываясь корпусом назад.

«Чего это он так развеселился? — тотчас подумал настоятель, с тревогой наблюдая в бинокль за разговором, который неслышно для него проходил между задержанным Пеликсасом и майором. — Расколол, что ль, этого уголовника? Неужели он пошел с ними на сотрудничество? С него станется, чтобы сохранить свою поганую жизнь».

В это время на площади раздался гудок. Настоятель поспешно перевел окуляры бинокля вниз, с удивлением отметил, как из подкатившего к подъезду «Виллиса» выбрались Илзе в домашнем халате и ее подруга Цериба. В сопровождении милиционеров они торопливо направились в здание. От вида откровенного наряда Давалки святой отец замешкался, а когда вновь направил бинокль на комнату, где допрашивали Пеле, только и успел увидеть, как Орлов, на секунду приобняв бандита, быстро к нему наклонился, что-то произнес в его волосатое ухо и сейчас же отошел в сторону, как видно, удовлетворенный разговором.

«Точно пошел на сотрудничество с Советами, — опалила неприятная мысль ксендза, и он быстро перекрестился: — Господи Иисусе! Спаси и сохрани!»

— Уведите этого гада, — коротко обронил Орлов, кивком указал на Пеле и, улыбаясь больше чем всегда, подошел к Лацису, заговорщицки спросил: — Как, думаешь, справились мы с делом?

— Думаю, что хуже не стало, — деликатно отозвался майор, незаметно покосившись на окно. — Как это у вас говорят… м-м-м, цыплят по осени считают.

Они стремительно повернулись на скрип открываемой двери.

— Этих куда, товарищ майор? — стоя в дверях, обратился Андрис к своему непосредственному начальнику Эдгарсу Лацису и указал большим пальцем через свое плечо.

За его спиной находились женщины со скорбным выражением на опухших от слез лицах, с темными дорожками потекшей туши на недавно еще румяных щеках.

— Этих тоже в КПЗ, — махнул рукой Лацис и, заметив на лице водителя ухмылку, добавил: — Естественно, отдельно.

Святой отец дождался, когда в комнате напротив погаснет свет, опять спрятал бинокль в нишу в стене и на ощупь начал спускаться, вполголоса читая Иисусову молитву:

— Отче наш, Иже еси на Небесах, да святится имя Твое, да придет Царствие Твое…

Голос его заметно дрожал от волнения. Внизу он поставил табурет у светлого от луны оконного проема, сел. Разместив руки перед собой на подоконнике, настоятель прислонился к ним щекой и затих, продолжая мысленно творить молитву. И хотя Юстус Матулис был крайне взволнован увиденным, сон его сморил быстро — не прошло и получаса.

Проснулся он от того, что за окном уже рассвело, слышались звонкие в чистом утреннем воздухе мужские голоса. Зябко передернув плечами от стоявшей внутри помещения костела прохлады, настоятель, стараясь осторожно ступать на носки ботинок, путаясь в полах рясы, проворно подбежал к двери. Чуточку приоткрыв узкую половинку двери, одним глазом заглянул в образовавшуюся щелочку.

Увидев выходивших из здания отдела милиции вместе Пеликсаса и Орлова, святой отец взволнованно переступил с ноги на ногу, затем торопливо сдвинул четырехугольную, с помпоном бирретту [1]  на бок, чтобы было удобнее, и, плотно прижавшись ухом к приоткрытой створке, настороженно прислушался, внутри закипая праведным гневом: «Братья… и сестры в лесу тяготы принимают, сражаясь с Советами за свободную Латвию, а этот ублюдок… прости, Господи, без зазрения совести пошел против своего народа, изменил общему делу освобождения нации. Уголовник проклятый!»

Настоятель набрал в рот побольше слюны и яростно сплюнул себе под ноги, но тут же спохватился, что совершил богохульство в храме, и заискивающе залепетал, тщательно растерев плевок подошвой ботинка, быстро-быстро осеняя себя крестным знамением:

— Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси и помилуй мя грешного…

Внезапно он запнулся, скомкав молитву на полуслове, весь превратился в слух, услышав, как Орлов вдруг доброжелательно предложил этому бандиту-пройдохе:

— Товарищ Пеликсас, не желаете до дома прокатиться на мотоцикле с нашим сотрудником? Чего ноги зря обивать?

Пеле стремительно обернулся, и настоятель не увидел, как у того мигом полыхнули гневом колючие глаза, взглядом которых он наградил Орлова за его чрезмерную заботливость, и не слышал, как он сквозь зубы процедил:

— Обойдусь, гражданин начальник…

И он размашисто зашагал через площадь, от злости высекая металлическими подковами искры из булыжника.

— Мое дело предложить, — буркнул Клим, тая в жестких губах усмешку, круто повернулся и легко взбежал по невысоким ступенькам в здание.

Как только за ним самостоятельно закрылась дверь, оснащенная самодельным устройством, изготовленным каким-то умельцем из куска упругой резины от покрышки немецкого броневика, из настоятеля как будто выпустили воздух. Он прямо на глазах обмяк, руки безвольно опустились вдоль туловища, и он медленно двинулся к ближайшей скамейке, болезненно загребая ногами по деревянному полу. Добравшись до скамейки, святой отец устало сел на нее и, облокотившись на острые колени, замер в задумчивости, что-то беззвучно плямкая серыми, словно пепельными, губами.

Клим же бодро поднялся на второй этаж, перепрыгивая через ступеньку, придерживаясь рукой за перила. Вихрем ворвавшись в кабинет, где его возвращения ожидали Лацис, Еременко и Журавлев, он с ходу плюхнулся на скрипнувший под его весом хлипкий стул. Звучно хлопнув ладонями по ляжкам, Орлов вызывающе оглядел прищуренными глазами сосредоточенные лица своих товарищей, смотревших на него с нетерпеливым выжиданием.

— Знатную мы тут комедию устроили, — веско сказал он, сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. — Нам бы сам Станиславский позавидовал. Знаете такого?

— Знаем, — за всех ответил Еременко и посоветовал: — Ты, Клим, давай о деле говори… А не приплетай сюда своего Станиславского.

— О деле, говоришь, — произнес Орлов, лицо его посуровело, на впалых щеках с отросшей щетиной выступил румянец, на скулах заходили тугие желваки. — Улик у нас против этих уголовников нет никаких. И об этом знаем не только мы, но и они. Журавлев тут позавчера нам говорил о своих подозрениях, что будто бы этот святоша из костела наблюдает за нами в бинокль. Может, так оно на самом деле и есть. Но трогать его сейчас нам не следует… чтобы не