Лесные палачи - Валерий Георгиевич Шарапов

— Аль я не понимаю, — донесся из глубины довольно бодрый голос старухи, потом раздался приглушенный смех, и тотчас следом за ним пожилая женщина зашлась натужным кашлем, на морщинистых глазах выступили слезы, но она все равно нашла в себе силы шепотом произнести: — Сама молодая была…

Андрис вывел из сарайчика старенький велосипед, которым раньше владел сгинувший на войне муж тети, на ходу запрыгнул в седло. Видавшая виды несложная техника равномерно скрипела, когда парень с силой налегал левой ногой на педаль. Проехав два квартала, он свернул в тихую глухую улочку и сразу же увидел в тусклом свете луны темный силуэт лошади, стоявшей с понуро опущенной головой, запряженной в легкую, с закрытым верхом бричку.

«Кто это мог приехать на ночь глядя к Пеликсасу? — машинально подумал Андрис, продолжая не спеша крутить педали, зная, что хозяйка дома, Илзе Эглитис, находится в КПЗ. — Не иначе, его дружки из какой-нибудь деревни неподалеку».

Заинтригованный этим обстоятельством, к тому же наслышанный об убийстве старика Эхманса из Тобзина и пропажей его упряжи, кстати, по описанию очень схожей с этой, Андрис резко затормозил, упираясь ногами в землю. Прислонив велосипед к ограде, полез через частокол. Парень уже находился по ту сторону частокола, как вдруг почувствовал, что нечаянно зацепился рубахой за торчавший из поперечной жерди ржавый гвоздь. Мысленно взвыв от подобной несправедливости, он попытался аккуратно освободить рубаху. Но то, что без труда можно было сделать днем, в темноте не представлялось возможным, и тогда Андрис без сожаления рванул на себя подол рубахи; послышался треск раздираемой ткани. Не обращая внимания на болтавшийся сбоку выдранный клок, парень осторожно двинулся через палисадник к дому, к окну, где виднелась тусклая полоска света. Подкравшись к высокому окну, Андрис уцепился кончиками тонких пальцев за подоконник, подтянулся, заглянул внутрь помещения в узкую щелочку подвернувшегося уголка шторы.

Мысль, неожиданно пришедшая на улице в голову, сразу же нашла свое подтверждение в лице находившихся в зале вооруженных людей из леса. Сквозь стекло, напрягая свой и без того острый слух, Андрис смог расслышать, как низкорослый, плюгавенький на вид человек с черным протезом вместо правой руки, который, судя по ориентировке, и был тем самым командиром недобитых фашистов-коллаборационистов Улдисом Культей, негромко распоряжался:

— Ну-ка, парни, несите другую простыню. Будем казнить предателя.

На полу лежал со связанными руками Пеликсас. От слов полковника он принялся дергаться всем туловищем, как огромный червяк, напрасно пытаясь развязать руки, хрипел, скрежеща зубами:

— Что ж ты, падла безрукая, делаешь? Своих братьев-латышей убиваешь?

— Не брат ты мне, шкура продажная, — отвечал со злобным выражением на лице Улдис, с чрезмерным интересом наблюдая, как парни принесли простыню, смочили ее водой, затем туго скрутили и ловким умелым приемом сделали на конце петлю. — Пианино сюда.

Дайнис и Виерстурс с торжествующими ухмылками с готовностью приволокли от стены массивный музыкальный инструмент, установили под люстрой. Каспар быстро переставил с пианино подсвечник на стол. Ступив на деловито подставленный Харальдом стульчик, он поспешно взобрался на тускло мерцающую в робком дрожащем свете витых свечей гладкую блестящую поверхность музыкального инструмента, в эту недобрую минуту предназначенного исполнить роль эшафота. Криво улыбаясь, Каспар подергал рукой крюк, убеждаясь в его надежности, затем перекинул через него жгут из мокрой простыни и крепко завязал на узел.

Андрис уже представил, что будет дальше: накинут петлю на жилистую шею Пеле, который будет ее изо всех сил напрягать, чтобы хоть на минуту, хоть на секунду отсрочить свою казнь. Но, к сожалению, сделать это при всем его желании уголовник-рецидивист не сможет в силу того, что от обреченного на смерть человека уже ничего не будет зависеть. Улдис Культя даст команду, и эти душегубы с радостью отодвинут пианино в сторону. И останется Пеликсас висеть с посиневшим перекошенным лицом и с высунутым языком, и если ему несказанно повезет, то может случиться так, что и не обмочится. Но это вряд ли.

Андрис на одних каблуках круто развернулся и, уже не таясь, рванул через палисадник, лихо сиганул через ограду, подхватил велосипед и что есть духу понесся к своему дому. Там он оставил велосипед валяться на дороге, быстро завел «Виллис» и погнал на всей скорости, на какую только был способен подержанный американский внедорожник, по извилистым улицам Пилтене в отдел милиции.

Еще на подъезде к зданию бывшей городской самоуправы Андрис лихорадочно соображал, как ему поступить. И в конце концов он решил дежурного не беспокоить, потому что тот сразу начнет задавать лишние вопросы, чтобы доложить своему непосредственному начальнику Эдгарсу Лацису, а на это уйдет уйма времени. К тому же дверь на ночь запирается, и пока дежурный, неповоротливый и меланхоличный, в довольно пожилом возрасте младший сержант Баукус раскачается, тоже пройдет время.

«Приезжих надо будить», — пришел к окончательному выводу Андрис.

И как только он так подумал, так прямо перед подъездом, где горела мутная лампочка, освещая пятачок булыжной мостовой, с таким проворством повернул влево, что «Виллис» едва не опрокинулся, сильно наклонившись на противоположную сторону. Проехав несколько метров вдоль стены, Андрис резко нажал на педаль, запахло жженой резиной, и машина стала как вкопанная. Водитель мигом запрыгнул на капот, под которым продолжал тарахтеть горячий двигатель, и забарабанил костяшками пальцев в дребезжащее стекло.

Неожиданный визг тормозов снаружи, а затем громкий стук мгновенно разбудили спавших оперативников. Журавлев, Орлов и Еременко вскочили с постелей, словно ужаленные.

Еременко, чья кровать находилась возле окна, поспешно распахнул створки; почувствовал, как в груди учащенно забилось сердце, с силой гоняя по сосудам горячую кровь, хриплым голосом спросил:

— Что случилось?

Мерцая ошалелыми глазами с одного на другого, Андрис начал торопливо рассказывать оперативникам о том, чему несколько минут назад стал невольным свидетелем. Вполуха слушая его взволнованный рассказ, Еременко уже натягивал на семейные трусы брюки, прыгая по прохладному полу на одной ноге. Потом по-быстрому сунул босые — потому что времени надевать носки не было — ступни в ботинки, заправил рубаху. Одной рукой накидывая на плечи пиджак, другой вынул из-под подушки пистолет и, на ходу засовывая его в карман, следуя примеру Орлова и Журавлева, полез следом за ними через окно.

— Пошевеливайся, капитан! — нетерпеливо крикнул находившийся на взводе Орлов, уже сидя на переднем месте.

С невероятным грохотом пробежав по капоту, Еременко ступил ботинком на приборную доску и прямо с нее прыгнул на заднее сиденье, к подвинувшемуся Журавлеву.

— Живо! — снова