Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова

— Я приехала к вам, простите, что без звонка. У вас ворота открыты и дверь входная, — сказала она, стараясь, чтобы голос ее… голос звучал спокойно, нормально.

— Это что, мы дверь забыли закрыть? — спросила Мальвина. — Мам, ну ты даешь, ты какая-то чудная сегодня. Рассеянная. Это после массажа. Знаете, мы ведь только что из СПА вернулись с мамой. Никогда меня мама так не баловала, как вчера и сегодня. Вчера весь день по магазинам. Я себе столько всего накупила, столько обновок, все такое дорогое. Мы были и в ЦУМе и в ГУМе. А сегодня утром мама решила везти меня в СПА. У меня сейчас такая истома, такая нежность во всем теле. Кожа как шелк. Да вы садитесь, — Мальвина вскочила и сама подвинула к столу третье кресло. — Раз приехали, значит, надо, по делу. Давайте я вам чаю налью. Вот конфеты, это наши, с нашей фабрики, попробуйте. Вкусные!

— Дочка, — сказала Вера Сергеевна, — Мальвина… девушка из полиции, по делу. Ей некогда с нами засиживаться.

— Да бросьте, ехали в такую даль к нам, и чаю не выпить? — Мальвина коснулась рукава Кати, приглашая ее к столу.

Катя села в кресло.

— У вас открыты ворота. Ваш родственник приехал. Муж вашей сестры Роман Ильич.

— Дядя Рома? А чего он тут у нас забыл? — спросила Мальвина.

— Я его попросила, — ответила Вера Сергеевна.

— Когда? Зачем?

— Проверить машину, мы сейчас ехали, что-то звук мотора мне не понравился. Гудит.

— А по-моему, все нормально. Ой, давайте я вам чаю налью, — Мальвина обернулась к Кате. — Тут черный, тут вот зеленый, а этот с чабрецом. Вам какой?

— Спасибо, я не хочу. Мне необходимо с вами поговорить.

— Ну съешьте хотя бы конфеты, — Мальвина подвинула к Кате коробку с шоколадом. — Вот эти самые вкусные. Простите, откуда у вас эта книга?

— Внизу в холле я увидела…

— Это моя книга, — Мальвина протянула руку, — дайте мне.

Катя тоже протянула руку — с книгой.

— Угощайтесь, ешьте конфеты, — сказала Вера Сергеевна. — И правда, вы должны попробовать все, чем богата наша фабрика. Все вопросы потом, сначала угощайтесь.

Катя положила книгу на скатерть между чашек, чайников и тарелок со сладостями. Она взяла шоколадную конфету.

— Я приехала поговорить с вами, Мальвина, о вашем женихе.

— О ком?

— О Дмитрии Момзене.

— О Диме??

— Не произносите это имя, — сказала Вера Сергеевна.

— О Диме? — вновь спросила Мальвина уже на тон выше.

— Не произносите это имя здесь, прошу вас! — Вера Сергеевна почти выкрикнула это.

Мальвина оттолкнула чашку, полную чая. Лицо ее вдруг покраснело, словно вся кровь хлынула в лицевые кровеносные сосуды.

— Мама, мне что-то нехорошо…

— Ой, мне трудно дышать. Все горит.

Тоненький писклявый детский голосок.

Ласточка явилась.

— Ой, живот… мой животик… нет, уже прошло. Вы чего тут делаете? — спросила Ласточка невинно.

— Мы… мы пьем чай, — ответила Катя.

Она снова пыталась, чтобы голос ее звучал нормально. Эта перемена… смена личностей произошла и в этот раз мгновенно. И к такому невозможно было привыкнуть, потому что это пугало до дрожи, несмотря на то что сейчас за столом сидел ребенок.

— Ласточка, я хотела спросить тебя…

— О чем? — Ребенок за столом потянулся за шоколадными конфетами и сграбастал целую пригоршню из коробки, отправил в рот, начал жевать, сладко чавкая.

— Ты ведь знала Диму?

— Диму?

— Жениха Мальвины.

— Не говори о нем.

— Почему?

— Он ее бросил. Назвал ненормальной и еще назвал свиньей . Он думал, я не слышу. А я все слышала, — Ласточка хихикнула. — Я пряталась. До свадьбы оставалось два дня. Мы так ждали, мечтали, думали, как оно все будет и какое платье красивое, белое, как роза.

— Кто мы?

— Я и Мальвина. А он сказал, что она сумасшедшая. Что с сумасшедшей свиньей нельзя жить даже ради ее денег. Он бросил ее. И ты не говори здесь о нем.

— Почему? — спросила Катя.

— Потому что онуслышит, — прошептала Ласточка, — тс-с-с-с! Он все слышит.

— Кто он?

— Андерсен.

— Ну все, все, хватит, это надо прекратить! — не своим голосом выкрикнула Вера Сергеевна. — Я не могу… вы же видите, она тоже не может… Оставьте ее в покое, пожалуйста, пейте чай, ешьте конфеты. Это ее успокоит. Пожалуйста, ешьте конфеты…

Катя смотрела на конфету в своих пальцах — шоколад начал таять.

— Он его все равно убьет, — сказала Ласточка. — Как и тебя, как и всех.

— Расскажи мне о нем, все, что знаешь, расскажи мне об Андерсене, — Катя чувствовала, как дрожь… Нет, нельзя поддаваться, надо взять себя в руки. — Он сейчас тут, в доме?

— Да, — шепотом ответила Ласточка. — Я слышу его.

— Он внизу? — спросила Катя.

Ласточка насторожилась. Она прислушивалась. Лицо ее… нет, лицо Мальвины, странным образом изменившееся, покрылось мелкими бисеринками пота.

— Он внизу? — повторила Катя. — Это ведь дядя Рома, да? Роман Ильич? Это он подарил Мальвине книгу? Он во дворе, в холле?

— Он внизу, на дне, — прошептал ребенок. — Ой, он поднимается… я слышу… ой, живот болит…

— Ласточка!

— Он здесь, не отдавайте меня ему! ОН меня убье-е-е-т-т-т!!!!

Ласточка дико завизжала, выскочила из-за стола, ринулась к двери. Но путь ей преградил Роман Ильич Шадрин.

Он просто появился. Катя не слышала ни шагов его, ни шума на лестнице. Он просто возник в дверном проеме — массивный, темный.

Катя тоже вскочила с кресла. Отшвырнула конфету, сунула руку в карман:

— Роман Шадрин, лицом к стене, руки за голову, не двигаться, иначе стреляю на поражение!

— Маленькая сучонк-к-ка проболталас-с-с-сь… сто-о-о-й, ку-да-а-а-а? От меня не уйдеш-ш-ш-шь…

Голос, что раздался в комнате — такой отчетливый, с великолепной дикцией и вместе с тем такой жуткий, исполненный ярости и бешенства…

Голос был мужской.

По тембру не баритон, скорее тенор. Молодой, звучный, юношеский тенор.

Катя глянула на Романа Ильича — тот побледнел, но губы его были плотно сомкнуты. Это говорил не он.

И тут опять раздался пронзительный детский визг.

— А-а-а-а-а! Помогите!!!! Он меня схва-ти-и-ил! Он меня убьет, и-и-и-и-и!

Ласточка… Мальвина… нет, Ласточка — она упала на колени, вытянув вперед руки, словно защищаясь от невидимого врага, но вдруг руки ее обмякли, повисли как плети. Она захрипела, потом застонала.

— Убил… Он убил меня… ой, как же больно… болит…

Она скорчилась, обнимая живот, будто острое лезвие вошло глубоко в нее, пробив внутренности. Внезапно тело ее выгнулось, как в агонии. И она рухнула навзничь.

— Господи, Вера, что ты ей дала? — потрясенно прошептал Роман Ильич.

— Заткнись, мы тут не одни! — прошипела Вера Сергеевна.

— А, девка