Смертельный номер - Кристианна Брэнд

— Разве старая?

— Ну, я имею в виду вот что, мой дорогой: розы. По ним можно точно определить. Они были в моде три сезона назад. А теперь подумайте вот о чем: все, что мисс Трапп носит, устарело как минимум на три сезона. Это удивительно. Она бывает в обществе, тратит много денег — и ничего нового не покупала целых три года. Спрашивается: почему?

— Возможно, теперь ей это уже не по карману, — предположил Кокрилл.

— Возможно. — Сесил покачивал пустую кофейную чашку в длинных белых руках. — Все, что у нее есть, безумно дорогое, но вышедшее из моды. Конечно, некоторым нравятся такие вещи, у нас масса мрачных стариканов, полагающих, что быть модным некрасиво. — Он затрясся от напоминавшего тихое ржание смеха. — О господи! Быть модным некрасиво! По-моему, это звучит здорово!

— Мисс Трапп по-прежнему живет на Парк-лейн, — вернул его Кокрилл к теме разговора.

— Просто не может избавиться от договора об аренде, милый мой. Или хочет до последнего не терять достоинства. Все надеясь и надеясь, что вот-вот что-нибудь подвернется.

— К примеру, муж?

— Вот именно! Муж! — Сесил со звоном поставил чашку на блюдце. — Инспектор, подумайте: богатая женщина, богатая и одинокая, но не страдающая от одиночества по причине богатства. Но вдруг что-то происходит — и она начинает бояться за свои деньги, а пока боится, решает выйти на люди и на оставшиеся годы обзавестись мужем. Хотя, по правде говоря, это совсем не похоже на мисс Трапп… Или муж как-то сам подворачивается…

— Кто бы отказался им стать, если бы знал…

— Так тут как раз и наметился прилив удачи, о котором намекнула мисс Лейн! — торжествующе сказал Сесил.

…К тому же именно мисс Трапп так убедительно настаивала на том, чтобы Ванда Лейн ушла к себе в номер отдохнуть в тот злосчастный день. Разумеется, размышлял Кокрилл, ушедший к себе и раскинувшийся на время сиесты на такой же кровати с балдахином, она не собиралась убивать мисс Лейн. Просто отозвать девушку с пляжа — вот чего хотела мисс Трапп, чтобы понять, насколько серьезен шантаж. У нее это очень удачно получилось: всячески выказываемая забота… Хотя, по правде говоря, звучали ее заботливые слова удивительно бесстрастно и фальшиво. Потом было купание. А потом… Вот эта худая мисс Трапп, мучимая неизвестностью на своем «пляже одного нудиста», решилась наконец прокрасться наверх и поговорить с девушкой, чтобы выяснить для себя настоящую степень опасности и в зависимости от этого умолять, обещать, угрожать. И в конце концов убить? Блокнот, возможно, развернула сама шантажистка при первой угрозе со стороны пришедшей: дескать, учтите, что вы делаете, — среди нас есть полицейский… Но мисс Трапп, обезумев от гнева, от того, что покушаются на ее забрезжившие было надежды, бросается вперед с неожиданно подвернувшимся ножом. Инспектор представил себе импровизированный катафалк, вытянувшуюся на нем фигуру, мягко сложенные руки, разметавшиеся волосы. Это работа женщины, чей ум помутился от содеянного? Но не похоже, чтобы человек с помутившимся сознанием так последовательно замывал пятна крови в ванной. Он снова вспомнил, что убийце были на руку купальные костюмы, в которых все они отдыхали на пляже: их можно отстирывать и развешивать спокойно, и никто этому не удивится. Инспектор с тоской подумал о Скотленд-Ярде и его цивилизованных методах расследования: аутопсиях, снятии отпечатков пальцев и изучении одежды в поисках следов крови.

Сесил был не из тех, кто помалкивал, если его что-то сильно занимало.

Когда Кокрилл после сиесты решил отважиться позагорать на плоту и обосновался там, к нему почти сразу же поплыл Фернандо, блестевший на солнце, как поджаренный золотистый дельфин. Он взобрался на плот возле Кокрилла и обратил к нему встревоженное круглое загорелое лицо.

— Инспектор, извините, что побеспокоил вас, но я в страшном волнении: я узнал горькие вести. И теперь я хочу спросить вас, инспектор, как мужчина мужчину: это правда?

— Что — правда? — не понял Кокрилл.

— То, что я слышал. Мне просто не верится, что можно такое себе вообразить.

— Не понимаю, о чем вы.

— A-а, инспектор, значит, вы не хотите мне ответить, уходите от ответа?

— Вовсе не ухожу, только не знаю, в чем состоит ваш вопрос.

— Тогда придется задать его снова, — настойчиво продолжил Фернандо. — И теперь, инспектор, прошу вас, пожалуйста, послушайте! Вот он: считаете ли вы, что несчастную мисс Лейн убила… мисс Трапп?

— Мисс Трапп? — удивился инспектор Кокрилл. — Нет, не считаю.

— Вы… так не считаете? — Фернандо был совершенно ошеломлен.

— Конечно нет. Я вполне уверен, что Ванду Лейн убила не мисс Трапп.

— Но я-то думал… слышал… я понял, что у вас выстроена целая версия против нее?

Под рукой инспектора Кокрилла лежало что-то черное, мокрое и блестящее. Он рассеянно поднял блестящий предмет и продолжал разговор, бездумно поворачивая его в руках.

— Мистер Фернандо, существует большая разница между построением версии и чего-либо другого. Когда вы строите, скажем, дом, то сначала берете какое-то количество кирпичей, а потом берете еще, если нужно больше. Если же кирпичей набралось слишком много, то вы их отодвигаете в сторону — до лучших времен. А когда строится версия, то надо работать только с теми кирпичиками, которые удалось собрать на месте преступления. Если их недостаточно, она рухнет; если же, напротив, их слишком много, то она опять же рухнет. В версии против мисс Трапп два кирпичика оказались лишними: как ни пытался я их приладить, никуда они не подставлялись. Следовательно, версия против мисс Трапп рухнула.

Было почти трогательно видеть невероятные облегчение и радость на этом милом круглом лице; сбежавшую тень сомнения и вспыхнувшее в улыбке солнечное сияние золотых зубов. К ужасу инспектора Кокрилла, в добрых карих глазах образовались и покатились две огромные слезы, несдерживаемые и нескрываемые.

— Два кирпичика? — бормотал Фернандо. — Два кирпичика?

— Один из них — красная шаль. Ну зачем бы мисс Трапп укладывать мертвое тело на эту красную шаль? И вообще, как бы она ее достала, зачем бы ей понадобилось идти в комнату мисс Баркер?

О втором «кирпичике», настоящем, золотом, — как его, возможно, назвали бы, Кокрилл говорил им, описывая место преступления. «Кирпичик» лежал у них перед носом, но никто не обратил на него никакого внимания.

Но для Фернандо «кирпичики» ничего не значили.