Маленькое личико - Софи Ханна

– Значит, ты ни перед чем не остановишься? – страдальчески спрашивает Дэвид. – Сначала ты пытаешься задурить мне голову и внушить, что Флоренс – это не Флоренс, а теперь не пускаешь ее кормить? Что я тебе сделал? Чем заслужил такое отношение?

– Да кто ж тебе запрещает кормить? – Я больше не могу сдержать слез. – Просто я тоже хочу. Не все время, а хоть иногда.

– Даже если это, как ты говоришь, не твоя дочь?

– Материнских чувств нельзя отнять, как отняли ребенка.

– Отлично. Весьма убедительно. Долго репетировала?

– Дэвид, прошу тебя…

– С кем ты вчера говорила по мобильному? И сразу дала отбой, едва я вошел?

Я опускаю глаза, проклиная себя за беспечность. Впредь надо быть осторожнее.

– Ни с кем, – чуть слышно шепчу я.

Дэвид решает не допытываться. Я вытягиваю из-под подушки ночную рубашку и кладу перед собой на кровать. По-моему, лучше даже не пробовать выйти из комнаты. Уверена, что Дэвид не выпустит меня, и не хочу препираться. Неловко стягиваю одежду, и тут Дэвид демонстративно отводит взгляд, будто ему тошно видеть мою наготу. Я думала, не может быть ничего хуже того его похотливого взгляда, но, выходит, ошиблась. Гримаса отвращения на лице мужа так ранит меня, что я не выдерживаю. Я зареклась спорить с ним, однако говорю:

– Дэвид, задумайся, пожалуйста, над тем, что ты творишь. Я не верю, что ты всерьез желаешь мне зла. Я права?

– Ничего я не творю, – отвечает он, – просто делаю что положено.

– Я понимаю, это трудно, ужасно, но… ведь ты не такой. Тебе претит быть злым. Я знаю тебя. Ты не злой. В экстремальных ситуациях, в критический момент, когда человек испуган и сбит с толку, он бесится, бросается на окружающих и совершает всякие дикие поступки – понятная реакция. Но это все от страха.

– Заткнись!

От его яростного крика я вздрагиваю. Дэвид садится в постели.

– Сыт по горло твоими россказнями. Твоим враньем. А весь этот психологический жаргон – чтобы замутить воду. Ты так любишь трепаться о чувствах, но не желаешь говорить о фактах.

– Давай поговорим о чем хочешь. О каких еще фактах?

– Если это не Флоренс, с какой стати я стал бы спорить? Неужели ты думаешь, что я не хотел бы ее найти? Или ты намекаешь, что я идиот, не способный отличить собственную дочь от чужого ребенка? Тебе надо бы довести до ума свою версию, а то она, честное слово, трещит по швам. Что здесь, по-твоему, произошло? Кто-то пробрался в дом и подменил Флоренс другим ребенком? Но зачем? Для чего? Или ты думаешь, это я подменил? Опять же: зачем? Мне нужна моя дочь, а не какой-то чужой младенец.

Я нетерпеливо вскидываю руки:

– Я не знаю, кто забрал Флоренс и зачем, не знаю, чей у нас ребенок, да и откуда мне знать? Я даже не догадываюсь, сколько известно тебе, что ты думаешь и зачем говоришь то, что говоришь. Ты прав! Версия трещит по швам, потому что я не представляю, что могло здесь случиться. Мне кажется, я теперь не знаю вообще ничего, – и это страшно! Но тебе этого не понять. Единственное, что я могу, – стоять на том, в чем ни капли не сомневаюсь: этот ребенок – не Флоренс.

Дэвид отворачивается.

– Ну значит, нам не о чем больше разговаривать.

– Не отворачивайся, – умоляю я. – Я могу задать тебе ровно те же вопросы. Ты думаешь, это я идиотка, не способная узнать собственную дочь?

Дэвид молчит. Я сейчас завою от отчаяния. Хочется заорать: «Я еще не договорила. Я к тебе обращаюсь». Не могу поверить, что он и вправду так убежден в своей правоте. Я должна достучаться до него на каком-то подсознательном уровне – я верю в себя и не отступлю.

Одну за другой я бросаю вещи на кровать и тянусь за рубашкой, но Дэвид проворнее. Он хватает ее и комкает. От его внезапного броска я вздрагиваю. Дэвид смеется. Я не успела угадать следующий его шаг: он сгребает мою одежду, спрыгивает с кровати, распахивает мой шкаф, засовывает туда все вещи и запирает дверь.

Теперь он смотрит на меня. Чувствую на своем голом озябшем теле его липкий взгляд.

– Не думаю, что ты куда-нибудь захочешь выйти, – скалится Дэвид. – Лично я не захотел бы – в таком-то виде.

Что я могу сделать? Позвать Вивьен? Но, пока она придет, Дэвид успеет достать мою ночнушку и заявит, что всю эту историю я выдумала. Теперь он ждет, что я попрошусь в туалет, но не пойду же я туда голой. Я точно знаю, что случится. Дэвид отопрет шкаф, бросит на кровать мою ночную рубашку и позовет Вивьен, которая примчится вмиг. Ему нужно доказать, что я ненормальная и несу чепуху.

Я не собираюсь облегчать ему задачу. Лучше всю ночь проворочаться без сна с полным мочевым пузырем. Забираюсь в постель и натягиваю до подбородка одеяло.

Дэвид тоже ложится и укрывается. Я напрягаюсь, но он не притрагивается ко мне. Жду, когда он выключит лампочку, чтобы поплакать в темноте – о Флоренс и о том, в кого превратился мой муж, которого я даже сейчас жалею. Злокозненность Дэвида направлена не только на меня, но и на него самого. Он живет по принципу «все или ничего», и, если что-то не складывается, спешит загубить дело окончательно – тогда, по крайней мере, больше не о чем будет тревожиться.

Мама часто говорила, что у меня редкостный дар сострадания и сопереживания. Этим она объясняла, почему в школе у меня было так много неадекватных мальчиков, «полных оторв», как она выражалась. В сущности, это правда. Постарайся взглянуть глазами другого – и уже не сможешь вынести этого другого за скобки. Мое отношение к миру всегда было сострадательным. Очевидно, я по глупости ждала, что мир ответит взаимностью.

Хватит придумывать оправдания для Дэвида и рассчитывать, что он изменится. Нужно научиться давать ему отпор, если он и дальше намерен вести себя как враг. А ведь скольким пациентам я внушала: не следует делить людей на плохих и хороших, на своих и врагов! Честный человек теперь вернул бы им всем деньги за лечение.

Я не знаю, в котором часу Дэвид проснется и когда отдаст одежду. Заставит выпрашивать ее? Перебираю варианты один другого страшнее. Но что бы ни ожидало меня утром, придется стерпеть. Мне нужно продержаться до середины завтрашнего дня – до встречи с Саймоном.