Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова

class="p1">– Ничего не пропуская? Подробно? У меня болел зуб вчера, – доверительно сообщила Любовь Карловна. – Не знаю, что делать, у меня на нем весь мост держится. Если удалять, то это надо все по новой у дантиста. А мне восемьдесят два! И потом, это сумасшедшие деньги сейчас рот чинить. Прямо не знаю, что делать. Я приняла две таблетки обезболивающего и прополоскала рот шалфеем. Вроде немножко отпустило, но не надолго, и я…

Страшилин снова водрузил очки на нос и глянул на Катю: она поняла сигнал, обещала делать допрос старухи-болтуньи коротким, так делай, помогай.

– Вчера к Уфимцеву около пяти часов приходил гость – пожилой мужчина, – сказала Катя, – вы его видели?

– Никаких гостей я не видела. Я в пять смотрела передачу – про суд и потом переключилась на «Культуру» – там документальный фильм о Марине Цветаевой. Знаете, мой отец… он косвенным образом знал… нет, не ее, а ее мужа, Эфрона, и ее любовника, того, кто в Испании воевал. Так что я сидела тут…

– У телевизора и не наблюдали жизнь окружающих? – улыбнулась Катя.

– Так ведь не все сразу. – Любовь Карловна усмехнулась. – А что за гость-то Илью Ильича навещал?

– Будем устанавливать его личность.

– Устанавливайте. Но только это не он его… ну, прикончил-то. Илья вечером – уж стемнело давно, время девять – живой был еще.

– Вы его видели?

– Нет. Он телевизор врубил громко. У нас улица маленькая, окна в окна, когда он громко включает, я все слышу.

– Который был час? – уточнил Страшилин.

– Девять примерно. Я как раз себе новую порцию шалфея заварила для зуба. Потом выпила горячего чая, хотела дождаться фильм «Красотка» – он поздно. А тут у нас свет вырубился. Это случается по вечерам, народ с работы из Москвы приезжает, понавключают всю технику сразу.

– И дальше что? – спросила Катя.

– Ничего. Не со свечками же сидеть, зуб больной баюкать. Я приняла еще таблетку и пошла спать. Проснулась поздно, около одиннадцати. Это я летом рано встаю. А сейчас октябрь, зимой вообще могу проспать до обеда. Силы коплю на вечер. – Старуха усмехнулась. – Раньше я работала как лошадь – к лекциям готовилась, читала, переводила с китайского. А сейчас и желания нет книжку в руки взять. И вижу-то я ведь неплохо – у меня дальнозоркость. И раньше видела хорошо. А вот ведь какая-то эмоциональная усталость просто…

– Свет утром, когда вы встали, так и не дали? – спросил Страшилин опять же нетерпеливо.

– Нет, вы представляете, что за безобразие! Это сколько же мы тут за электричество переплачиваем, если посчитать, все эти коммунальные аварии. Я встала, умылась. Смотрю – холодильник мой потек на кухне. Туда-сюда, хотела племяннице звонить, чтобы она сегодня приехала. Ан телефон мой мобильный разрядился – и зарядить не могу, света нет. И я решила пойти к Илье Ильичу – у него дома стационарный телефон проведен.

– А у вас стационарного нет? – уточнила Катя.

– Не сподобились мне поставить на ваучеры-то. – Любовь Карловна хмыкнула, – зачем? Вроде мобильный хорошо ловит. Связь есть. Ан вот когда нужно, ее и нет. И я пошла к соседу. Захожу во двор…

– Калитку как вы открыли? – спросил Страшилин.

– Как? Обыкновенно – толкнула и вошла. Не заперто.

– А он что, не запирал калитку?

– Знаете, последнее время – нет. Прикроет плотно и сверху на эти, как их – ну палки от забора и калитки, железное кольцо накинет.

– Он воров не боялся, значит? Сейчас все запираются. Вон и вы тоже.

– У меня щеколда на калитке обычная, кому надо – тот просунет руку и откроет сам. А сосед мой Илья Ильич… я же говорю – на перепутье он был, на большом перепутье…

– Любовь Карловна, на каком перепутье? – поощрила ее Катя.

– Одиночество, старость… одинокая старость, вам не понять это пока. Потом поймете, возможно. Умереть в одиночестве без помощи… тут уж не до запертых калиток и дверей. В общем, калитку он в последние месяцы не закрывал.

– А железное кольцо? – спросил Страшилин.

– Не висело оно наверху. Я свободно вошла. Более того – и дверь была в дом не заперта – так только прикрыта. Но я сначала-то стала звонить в дверь. Он не открывает. Я нажала на ручку – смотрю, открыто. Я вошла, спрашиваю: «Илья Ильич, вы дома?» Думала, может, он наверху, правда, он редко на второй этаж поднимался. Прохожу дальше мимо кухни в комнату – батюшки, а он на полу. Я подумала, с ним плохо. А тут вдруг ка-а-ак грохнет!

– Что? – Катя снова подключилась к допросу.

– Свет внезапно дали, и телевизор прямо у меня над ухом как грохнет – включился – а там стрельба, фильм. Верите, у меня сердце просто оборвалось. Я думала, сама там упаду. Ухватилась за что-то. В комнате вонь от какой-то гари. Он на полу. А потом я кровь увидела и… в общем я бросилась вон. Кричу, как полоумная: помогите! А кто поможет? Соседей нет, нянька у них все время с этими штуками в ушах свою таджикскую музыку слушает, когда детям готовит. Побежала я на угол к Серебряковой Полине – та, к счастью, дома и сын ее. Только проку-то от сына ноль. У Серебряковой муж был замминистра, дом отстроил, денег в Австрии в банки положил уйму. А сын – пьянь пьянью. Как отец умер, вообще с катушек слетел. Не работает нигде – так, в фирме числится, приезжает сюда, в «Маяк», на дачу – день в бане парится, потом день пьет в одиночку. А Полина-то ведь какая красавица была в свое время – музыковед, а сейчас иногда на пару с сыном пиво тянет, мужа, толстосума, все оплакивает.

– И вы от них позвонили в полицию? – Катя осторожно сворачивала разговор. – Да?

– Я, я сама вам позвонила и Полина. Сын-то ее ни бе ни ме ни кукареку с похмелья.

– Значит, вы что-то трогали в доме Уфимцева, когда вошли? Дверную ручку, потом то, обо что вы опирались, – сказал Страшилин. – Очень прошу вас помочь нам и дальше. К вам эксперт наш придет, снимет отпечатки. Это обязательная процедура в ходе следствия.

– Хоть сейчас снимайте. – Любовь Карловна протянула к ним руки – маленькие, старческие, сухонькие, в роскошных старинных перстнях, таких необычных для «простой дачной жизни». – Чего я там касалась, не помню. Я до смерти испугалась. Сначала-то подумала – с ним плохо, а как увидела кровь и… В общем, я панически испугалась. И там еще так мерзко пахло гарью. Что, убийца дом хотел поджечь, что ли?